Вышка - [12]
И вдруг я почувствовал, что язык отвердел, уперся в зубы… И тут нижнюю челюсть повело вбок. А через мгновение нестерпимо заломило у правого уха — челюсть свело до отказа… Я схватился за подбородок обеими руками — челюсть встала на место. И тут же ее потащило опять… Лицо и шея натянулись со страшной силой, казалось, сейчас лопнут жилы… Пальцы вдруг тоже отвердели и начали медленно выворачиваться в разные стороны…
Медсестры за столом не было. Я прикрыл глаза от боли, натыкаясь на койки, вышел в коридор. Встал у стены. Кто-то проходил мимо, задевая локтем; кто-то стоял близко — я смутно различал какие-то пятна.
Негнущимися пальцами заскреб в дверь процедурной. Она отворила — и блеснули стекла очков.
— Что такое?
— С-ссудор-ги, — провернул я одеревенелый язык.
— Иди, не морочь мне голову.
Ну сделай же что-нибудь, сделай! Ну неужели это так трудно что-нибудь сделать! Ну хоть что-нибудь… Ну, пожалуйста, что-нибудь… Падла!
— Н-нне ммогу…
Челюсть резко ушла вправо — в голове захрустело… а челюсть все выворачивало… Я вцепился в подбородок.
— Иди ляг, пройдет.
Ее лицо перекосилось, и голос донесся обрывками:
— …Иди… пройдет…
Очутился в палате. Сел на койку и тут же встал, заходил, вцепясь в лицо скрюченными пальцами. Кто-то замаячил в глазах.
— Это от галоперидола… Коротышка.
— Это от галоперидола… Подожди-ка… Опять он.
— На, выпей скорей.
На ладошке белеют три таблетки.
— Выпей, это паркопан. Пройдет все…
Я втиснул таблетки между зубов, проглотил.
— Минут пятнадцать еще потерпи, — говорил коротышка и протягивал сигарету. — Покури…
Мне было не до курева, но — хоть что-нибудь… Сигарета то и дело выпадала из пальцев, я поднимал ее и опять ронял. Коротышка говорил и говорил:
— Ты галоперидол этот не пей, поднеси ко рту — и на пол… незаметно или в карман. Или между пальцев зажми, потом выбросишь. У меня раз так было, язык вывернуло, ниже подбородка торчал…
Наконец что-то разом ослабло во мне, отпустило натянутые до предела мышцы, осталась только ломота в шее.
На другой день я научился не пить галоперидол — бросал сестре под ноги. Незаметно.
Листва за решеткой желтела. Сначала один, потом другой огонек мелькал в зеленой гуще, а потом — вспыхивало… Чернели и светлели квадраты, и с каждым разом горело все больше и больше, и полетели всюду рыжие искры, проступали все отчетливей черные кривые ветви.
Я пришел из курилки и смотрел теперь, как в квадрате темнеет синева… Вечер.
Потом я лежал на койке и слушал, как стихают последние шарканья ног. Остроносая в очках медсестра склонилась над столом.
Гулко стуча, уходят секунды. Я слышу их. Одна… еще… еще… Сейчас, сейчас… Еще немного. Еще немножечко и…
Там, в умывальнике, окно треснуто. В самом углу. Если просунуть руку сквозь решетку, можно достать отколотый кусок. Он, наверное, на одной замазке… Только нужно сразу, потому что, если долго не возвращаться, медсестра пойдет посмотреть, и… не успеет вытечь…
Еще немного… еще… Пора.
Медленно поднял тело, будто проснулся, и мимо стола, зевая в руку, чтобы не встретиться глазами с сестрой, вышел в коридор. Здесь — свет яркий, и зеленая дорожка впечатывается в глаза. Она проплывает где-то под ногами и ясно видны ее потертые лоснящиеся края. А вот — заплата. Раньше она не бросалась в глаза, а сейчас вдруг видно, что заплата хоть и зеленая, как вся дорожка, но все-таки не такая зеленая… Зеленая, но — не такая. Совсем не такая.
Поворот. Умывальник тихий. Холодно… Кафель желтый. Лампа гудит тихонечко: у-у-у… Покурить бы… Нет сигареты. И времени — нет. Холодно… холодно…
Решетка шершавая… Кусок стекла в углу, на одной замазке. Пролезет через решетку? Может, не пролезет?.. Пролез. Блеснул в руке.
Кусок был отколот удачно — наискосок, край такой острый — в животе тянет…
Я сел в угол, чтобы не упасть потом. Завернул рукав пижамы. Повыше… Рука покрыта гусиной кожей… И такая тонкая… Ну все! Ударил с оттяжкой. И сразу — еще раз, пониже.
Две белые полоски… Отвернулся, чтобы не испугаться. Прикрыл глаза и стал ждать.
Руку щекочет. Пусть. Ни о чем не надо думать. Ни о чем. Иначе в голову может прийти… может прийти… Мало ли чо может прийти… Мало ли… Мама? Где?.. Кто может прийти… Кто это?
Кто-то грубо схватил под мышки, пронзил голову криком:
— Нинка! Нинка! Где ты, черт побери! И еще чьи-то руки вцепились больно — кафель замелькал в глазах… желтый кафель в красных пятнах… Поплыло — зеленое-зеленое… Потом белым-бело вокруг, и невидимый кто-то кричит:
— Ну надо же, а! Ну надо же, а! И еще один голос, потише:
— У-у, сыволочь! Нашел когда! Прям как нарошно…
Маленькие глазки впиваются сверху. И голос впивается:
— Додумался, да? Теперь — точно под трибунал загремишь. Как миленький загремишь! Сегодня же сообщу командиру части, пусть тебя, подлеца, засудят!.
Заведующая… Какой трибунал? Какой командир?.. Скоро она?..
— Не закрывай глаза, не закрывай, когда с тобой разговаривают!
— Ну хватит, а?… Ну не надо… Все. Уходит.
Руке туго, пальцы покалывает.
Медсестра подкатывает белую тележку. В тележке дребезжит железо.
— Переворачивайся, — говорит. Мне, что ли? В руке у нее — тонкий шприц.
Четыре раза уколола. Это сульфазин. Часа через три станет плохо. Плохо…
Вы верите в судьбу? Говорят, что судьба — это череда случайностей. Его зовут Женя. Он мечтает стать писателем, но понятия не имеет, о чем может быть его роман. Ее зовут Майя, и она все еще не понимает, чего хочет от жизни, но именно ей суждено стать героиней Жениной книги. Кто она такая? Это главная загадка, которую придется разгадать юному писателю. Невозможная девушка? Вольная птица? Простая сумасшедшая?
Действие романа «Дети Розы» известной английской писательницы, поэтессы, переводчицы русской поэзии Элейн Файнстайн происходит в 1970 году. Но героям романа, Алексу Мендесу и его бывшей жене Ляльке, бежавшим из Польши, не дает покоя память о Холокосте. Алекс хочет понять природу зла и читает Маймонида. Лялька запрещает себе вспоминать о Холокосте. Меж тем в жизнь Алекса вторгаются английские аристократы: Ли Уолш и ее любовник Джо Лейси. Для них, детей молодежной революции 1968, Холокост ничего не значит, их волнует лишь положение стран третьего мира и борьба с буржуазией.
Прототипы героев романа американской писательницы Ивлин Тойнтон Клея Мэддена и Беллы Прокофф легко просматриваются — это знаменитый абстракционист Джексон Поллок и его жена, художница Ли Краснер. К началу романа Клей Мэдден уже давно погиб, тем не менее действие вращается вокруг него. За него при жизни, а после смерти за его репутацию и наследие борется Белла Прокофф, дочь нищего еврейского иммигранта из Одессы. Борьба верной своим романтическим идеалам Беллы Прокофф против изображенной с сатирическим блеском художественной тусовки — хищных галерейщиков, отчаявшихся пробиться и оттого готовых на все художников, мало что понимающих в искусстве нравных меценатов и т. д., — написана Ивлин Тойнтон так, что она не только увлекает, но и волнует.
В первую часть сборника «Синдром Черныша» вошли 23 рассказа Дмитрия Быкова — как публиковавшиеся ранее, так и совсем новые. К ним у автора шести романов и двух объемных литературных биографий отношение особое. Он полагает, что «написать хороший рассказ почти так же трудно, как прожить хорошую жизнь». И сравнивает свои рассказы со снами — «моими или чужими, иногда смешными, но чаще страшными». Во второй части сборника Д.Быков выступает в новой для себя ипостаси — драматурга. В пьесах, как и в других его литературных произведениях, сатира соседствует с лирикой, гротеск с реальностью, а острая актуальность — с философскими рассуждениями.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.