Вышивка по ворованной ткани - [20]

Приехала «Скорая помощь», уборщица стала замывать кровь на полу. Милицию в Дом кино не вызывали, к дракам среди национального достояния привыкли. Валя расстроилась, что вторая свадьба кончается дракой и «Скорой», но Лебедев упал к её ногам и начал читать Шиллера. Из роли в курсовом спектакле.

Ресторан Дома кино зааплодировал и завопил: «Горько!» А мать некстати зашептала на ухо:

– Доча, а скоро ему квартиру от кино дадут?

Она никак не могла расслабиться в таком высоком обществе, и снова стала дёргать Валю:

– Фотографию бабке Поле в Берёзовую Рощу отвезу.

– Сама с посылкой отправлю, – шепнула Валя.

Не хотелось, что мать, с её длинным языком, расскажет бабушке всё про развод с Юриком, про съёмную квартиру. Лучше положит фотографии в посылку вместе с конфетами, другими подарками и письмом, которое прочитает сосед Ефим.

Бабушка гордилась Валей, радовалась подаркам, но поскольку телефона в деревне не было, общалась с внучкой, только послушав её письма или во сне. Да и Вале она часто снилась, и всегда было ясно, что хочет сказать. Не потому что обеих называли колдовками, а просто у них была тесная связь, протянутая золотой ниткой через города и веси.

Валя с Кириллом жили на одном дыхании, ходили, держась за руки, не видели ничего вокруг и были по-настоящему счастливы. Он даже отхватил на этой волне удачу, пригласили сняться летом ещё в одной детской сказке под названием «Лесной богатырь».

В отличие от Юрика, Кирилл был чуткий, тонко организованный, всё видел и замечал. А Юрик ничего не видел, ни про себя, ни про других. Его не научили. И так мало говорил, что Валя даже не поняла, умный он или дурак.

Никитична гордилась знаменитым жильцом, выписывала для него «Советский экран». Валя читала журнал запоем, и киношная жизнь затягивала её в свою пёструю воронку. Была на таком подъёме, что не обратила внимания на фразу Никитичны:

– Любит тебя! Даже пить бросил!

А потом Леночка принесла добрую весть, бывшая свекровь передала, пусть богатыря своего прописывает, она в профком с конфетами пошла, пожаловалась на брачную аферистку, но про артиста Лебедева ей не поверили, сказали, врёт, а как принесёт справку про Лебедева, сразу на очередь поставят.

И снова был суд с разделением лицевого счёта и прописыванием Лебедева к Соломкиным. И свекровь снова кричала про брачную аферистку и сто первый километр, но теперь уже для проформы, а за дверями судебного зала подмигнула Вале и сказала:

– Ладно уж, живи! Юрика в старой оставим, Ленку – с собой в новую возьмём.

Валя устроилась работать в поликлинику поблизости от снятой комнаты, а летом взяла неоплачиваемый отпуск и, не веря своему счастью, поехала с Кириллом на настоящие киносъёмки. В глухой деревушке построили и топорно расписали дворец, к которому ездили на автобусе из убогой райцентровской гостиницы.

Жителей деревни наряжали в дурацкие костюмы, сшитые из самых дешёвых тканей, платили им за массовку копейки, и те были на седьмом небе. Арендовали двух колхозных жеребцов, но они не знали ни одной команды, и снимать на них героев можно было только в статике.

Валя гордилась Кириллом, а он «звездил» и капризничал на всю катушку. Чтобы ему было комфортней, Валя старалась понравиться хамоватому старому режиссёру, делала ему массаж от остеохондроза. А когда у него загноился палец, прибинтовала на больное место, как учила бабушка, верхнюю плёнку свежей бересты, и к утру палец стал как новый.

Режиссёр отблагодарил эпизодом. Валю нарядили в сарафан и кокошник, заплели косу и заставили поднимать вёдра воды из глубокого колодца. Режиссёр орал:

– Светиться! Ты должна не зубы скалить, как кобыла, а изнутри, мать твою, светиться! Такая тупость при такой фактуре! Органику, органику из себя дави! Ещё дубль!

От этого унизительного занятия на экране остались секунды три.

Никто не понимал про что сказка, сценарий меняли в зависимости от режиссёрского настроения пять раз на дню. Снимали по крохотному эпизоду и бодро пили. В последние три дня кое-как досняли остальной материал, и киногруппа напилась так, что разгромила на глазах у деревенских всю декорацию.

На премьере Валя умирала со стыда, но режиссёр был известный, и «Лесной богатырь» отметили на фестивалях и многократно показали детям по телевизору. На съёмках Валя с ужасом поняла, что Лебедев не просто пьёт всё, что журчит, а спивается. Он клялся, что в Москве завяжет, но Валя помнила, сколько раз обещал бросить пить отец.

После съёмок всё изменилось, днём Валя вкалывала на работе, а вечером ехала разыскивать Кирилла по дружкам и волокла домой, стесняясь, что его узнают прохожие. И, по сути, оказалась ровно в той жизни, от которой бежала из своего городка. Слушала ночью неровный пьяный храп мужа, он захлёбывался и боролся за воздух, и Валя гладила его по голове и переворачивала на бок.

Она любила его, готова была на всё, лишь бы бросил пить и стал таким, как в первые месяцы после свадьбы, но богатырское тело Кирилла, казавшееся прежде таким желанным, постепенно перестало её волновать. И Валя, точно как с Юриком, стала придумывать предлоги, чтоб отказаться от секса. Думала, это потому, что фригидная, как сказал Лошадин.