Выпуск 2. Пьесы для небогатых театров - [6]

. Проводник-то наш? Этот своего не упустит. Он за проводницами вон как бегал по поезду.

ТАМАРА. То есть как за проводницами? Когда?

АНТОНИНА. Когда ехали, тогда и бегал. Вы же сели в Пустошке, не все видели, а я от самого Себежа еду, только мы от Себежа отъехали, он и давай за проводницами бегать. Сначала за одной, потом за другой. Вы внимания не обратили — он пробегал.

ТАМАРА. Да, действительно, пробегал. Но разве за проводницами? Мне казалось, по делам своим… Разве за проводницами?

АНТОНИНА. По делам… Я тут часто езжу. Я знаю… Он так всегда, проводник. Иногда и к пассажиркам пристает, вроде вас, к таким… помоложе. А то за проводницами бегает… по поезду.

ТАМАРА. Да что же он — маньяк, что ли?

АНТОНИНА. Я уж этого не знаю. Просто на женщин падок.

ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Не бойтесь, Тамара, я вас защищу.

ТАМАРА Я не из пугливых, Игорь Сергеевич.

ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. У меня есть пистолет.

ТАМАРА. Покажите.

ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Он убран далеко. В чемодан.

ТАМАРА. Не тот ли это пистолет, который должен выстрелить во втором действии?

ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Боюсь, второго не будет, как и первого тоже. Одно бездействие.

ТАМАРА. Не люблю ждать. Очень не люблю.

АНТОНИНА. Когда едешь, еще не так ждется… А когда стоишь…

ДЕД (сквозь сон). Дом пятистенок… Грибы, ягоды… Лес, озеро…

ТАМАРА. А что, бывало такое, чтобы не прицепляли?

АНТОНИНА. Нет, обычно всегда прицепляют. Раньше полтора часа стояли, а теперь можно и сутки простоять… Когда там подойдет с южного направления… киевский… Или кишиневский…

ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Или другой какой… Лишь бы взял.

АНТОНИНА. Нет, нет, прицепляют, как правило.

ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Я вам на этот счет вот что скажу. Я по природе своей скрытный человек… Я это никогда не рассказывал. Но вам расскажу. Я ведь высоты боюсь. Не верите? Ехали мы в Кисловодск, мне девять лет было… с бабушкой. Бабушка на нижней полке, а я на верхней… спал. Ну и навернулся. Нос расшиб. Кровь пошла. Бабушка мне все полотенце прикладывала… А потом пришла проводница и говорит, с вас три рубля… за полотенце. Три рубля это деньги были тогда. У вас… Тамара… глаза красивые. Вот.

ТАМАРА. Я знаю.

АНТОНИНА. Три рубля… За три рубля… можно было… килограмм мяса купить.

ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Никогда никому не рассказывал. Как с полки упал.

АНТОНИНА. А я так наоборот, очень даже часто прыгала, прямо с поезда на ходу.

ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Кто?

АНТОНИНА. Я.

ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Вы?.. Вы, Тоня, на ходу прыгали?

АНТОНИНА. Сколько раз. И не счесть сколько. Жили мы за Уралом… Если до Первомайска, то еще тридцать километров по железной дороге. Да еще в лес от дороги четыре километра, до Крюков… Деревня Крюки называлась… А поезд там поворачивает… как раз… и немного потише идет, помедленнее… на повороте-то… Вот и спрыгиваешь.

ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Зачем?

АНТОНИНА. Я же говорю, деревня. Крюки. Когда машинист хороший, он и совсем остановится, знает, что здесь соскакивают… что надо кому-то… Или тихо идет… Тихонечко-тихонечко… безопасно чтобы… А другой шпарит себе как ни в чем не бывало, дескать, его не касается… прыгай как знаешь. И прыгали. А что делать? Я… О!.. У-у, сколько напрыгалась с поездов-то… С мешками, корзинами, сумками… Посмотришь вперед, и — раз вещи… а потом сама… вниз, по насыпи… Ногу вот так однажды вывихнула, а что делать, все прыгали…

ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Никогда прыгать с поезда не доводилось.

Дед начинает храпеть.

АНТОНИНА. У нас все прыгали… Дед захрапел. Слышите?

ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Только этого не хватало.

ТАМАРА. Надо на ухо посвистеть. (Свистит.)

АНТОНИНА. Не храпи, дедуся. Хватит храпеть!

Дед перестает храпеть.

ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Вот так.

ТАМАРА. Я себе нарочно пальцы ломала. В первом классе училась.

ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Себе? Это что значит — себе? Вы меня, Тамарочка, напугать хотите.

ТАМАРА. Пальцы себе ломала… вернее, только пыталась. А вот руку по-настоящему… до трещины. Я музыкой заниматься не хотела. В музыкальной школе училась. Возьму… на лестнице… сквозь перила руку просуну и положу на ступеньку, а сама внизу стою, жду, когда наступит кто-нибудь. Ждешь-ждешь…

ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Вы меня точно пугаете.

ТАМАРА. Дождешься… Наступит кто-нибудь. А тебе освобождение. От музыки. Я на пианино играла. Девчонки мне пошли руку ломать. В туалет. Я его как сейчас, туалет, помню, полотенце грязное такое, намочили его, отжали, и перемотали вот тут, выше запястья… а рука-то у меня тонюсенькая была… в первом классе… ну и палкой со всего размаха… по полотенцу… хрясть! — Ой, мама!.. Ничего, трещина…

ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Боже милостивый…

АНТОНИНА. За что же ты так музыку не любила?

ТАМАРА. Я и резала их, пальцы… С подружкой вместе… Засунем в сугроб, пальчики наши, и ждем, когда замерзнут, чтобы не больно было… Ну и ножом…

АНТОНИНА. Отрезала?

ТАМАРА. Зачем… отрезать? Порежем и хорошо. Освобождение. У меня родители очень хотели, чтобы я пианисткой стала.

АНТОНИНА. Нет, чтобы себе руки ломать… чтобы себе самой… И, главное, из-за чего…

ТАМАРА. Из-за музыки.

ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ (со знанием дела). Членовредительство. Я не хотел вам рассказывать, но расскажу. Один мой знакомый, шапочно знакомый, давно это было… косил от армии. Он вот что придумал. Он побрил затылок себе, приложил к затылку свинцовую бляху, надел повязку и ходил с ней дней десять… А бляха вот тут, на затылке… Свинцовая.