Выпуск 2. Пьесы для небогатых театров - [42]

. Ты уже проиграл.

ШАРКОВСКИЙ. Ловишь меня ты. Обвиняешь меня ты. Разоблачаешь меня ты.

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Твоя худосочность не позволит тебе поменяться со мной ролью.

ШАРКОВСКИЙ. Сегодня я долго стоял перед зеркалом, смотрел в него, я не мог понять себя. Иногда я себе нравился. Без всяких рассуждений. Хотя был бы это кто-то другой, он вызывал бы у меня отвращение. Нет. Просто он бы меня не заинтересовал. Он не стал бы меня интересовать.

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Сегодня ты болтлив.

ШАРКОВСКИЙ. Как обычно.

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Что еще?

ШАРКОВСКИЙ. Вот здесь у меня несколько морщин, видел я. Здесь у меня выпадают волосы. Взгляд мой не выдает особенного ума. На мой счет так просто можно обмануться.

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Только не в лучшую сторону.

ШАРКОВСКИЙ. Разумеется.

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Итак, ты себя рассматривал…

ШАРКОВСКИЙ. Я говорил себе: «нет!» Я кричал себе: «нет!»

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Теперь ты рассматриваешь меня?

ШАРКОВСКИЙ. У тебя мои руки, мои глаза. Возможно, моя насмешливость. Все остальное не мое.

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Наваждение окончено.

ШАРКОВСКИЙ. Подожди.

Человек в черном исчезает.

Шарковский растерянно озирается. Рассматривает танцующую Женщину.

ШАРКОВСКИЙ. Что ты здесь делаешь? Зачем ты здесь? Кто ты такая? Черт бы тебя побрал! Убирайся! Сейчас я тебе покажу! (Пытается схватить Женщину, та ускользает. Шарковский недоуменно ищет ее. Женщина на мгновение появляется совершенно в другом месте. Шарковский бросается к ней, Женщина снова исчезает.) Я вел себя агрессивно. Я был несдержан. Не думайте, что я не могу быть один. Так даже лучше.

Садится, погружается в размышления, голова его бессильно склоняется.

Возникает силуэт танцующей Женщины. Появляется Человек в черном.

Шарковский вздрагивает.

ШАРКОВСКИЙ. Ты опять здесь?

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Я и не уходил.

ШАРКОВСКИЙ. Я долго тебя не видел.

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Нелепое заблуждение.

ШАРКОВСКИЙ. По крайней мере, не помню.

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Так и говори.

ШАРКОВСКИЙ. Если уж мы обречены быть заложниками бесформенного, отчего бы не придать тому эстетический характер?

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Что ты сейчас записывал в своей тетради?

ШАРКОВСКИЙ. Это мой дневник.

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Итак, что же?

ШАРКОВСКИЙ. Неважно. Разные обрывки.

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Все-таки? Ты поставил на полях число. Какое?

ШАРКОВСКИЙ. Давно прошедшее.

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. И писал о прошедшем только что?

ШАРКОВСКИЙ. Все уже написано. Рухнувшие написали о своем падении. Горделивые — о своей заносчивости. Скрытные болтают о пустяках и молчат о главном. Откровенные воплотились в исповедях.

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Тебе иногда кажется, что ты боишься своих желаний, не так ли? Что они разорвут тебя изнутри?

ШАРКОВСКИЙ. Это давным-давно прошло. Ты безнадежно отстал. Ты опоздал на всю длину жизни. Твоей или моей.

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Хотя ты теперь порядочно закоснел в авангарде бравады, ты все же ожидаешь отблесков утраченного Израиля?..

ШАРКОВСКИЙ. С меня достаточно ожидания самого ожидания, а ныне достояние наше составляют наши потери.

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Итак, ты поставил число и, возможно, написал: желание номер три, идея номер четырнадцать. И рассматриваешь их в подробностях. Не правда ли? Тебе часто являются новые идеи?

ШАРКОВСКИЙ. Ты хотел бы подстеречь их приход?

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Ну, на это мне наплевать.

ШАРКОВСКИЙ. Мне всегда бывает жаль своих снов. Тех, которые забыл. Тех, которые недосмотрел. Тех, которые обманывали меня видимостью смысла. Сны есть недосягаемые оказии для нашего сокровенного.

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. По-твоему, в них какая-то загадка? В них какой-то ответ?

ШАРКОВСКИЙ. Что ты можешь об этом знать?

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. А ты?

ШАРКОВСКИЙ. Только в молчании и есть движение. Только в бездействии и содержится дух.

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Что еще?

ШАРКОВСКИЙ. Я не доверяю своему сердцу. Нет, меня ничто не беспокоит, я не ощущаю его работы, его присутствия. Но оно может подвести меня, когда я меньше всего буду ожидать этого.

Женщина продолжает танцевать.

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Что еще?

ШАРКОВСКИЙ. Временами меня раздражают эти пляски. Эти бдения безалаберности. Иногда я готов схватить ее за волосы и бить головой об пол или об стену, бить до тех пор, пока она не истечет кровью.

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Она моя невеста, но я могу помочь тебе ее изнасиловать.

ШАРКОВСКИЙ. Ты плохой искуситель. Ты делаешь это неловко.

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Дай мне эту тетрадь. Я должен знать, что ты пишешь в своем дневнике.

ШАРКОВСКИЙ. В такие вечера, как этот, у меня особенно разыгрывается фантазия. Я не уверен, что это так уж хорошо, но ничего не могу с собою поделать.

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Дай мне тетрадь.

ШАРКОВСКИЙ. Нет.

Оба хватаются за тетрадь и несколько секунд напряженно стоят друг против друга.

ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ. Ты знаешь, что будет после этого.

Он вырывает тетрадь из рук Шарковского и хлещет ею Шарковского по лицу, потом Человек в черном толкает Шарковского, тот валится на пол лицом вниз и после с ужасом оборачивается на Человека в черном.

Ведь ты же знаешь, кто из нас сильнее. Разве ты можешь сказать, что ты этого не знал?!

ШАРКОВСКИЙ. Убей меня. Сделай мне укол. Только один укол, тебе это ничего не стоит. И я не стану тебе докучать собой. Да и мне тогда ты дашь облегчение.