— Я… тебя очень люблю, Грасида, — вместо ответа сказал Антуан, открывая наконец глаза. Ну и слезы, ну и пусть. В церкви каждый день плачет — и не стыдится, а здесь вдруг решил гордость показать. Никто все равно не поверит. «Слезы мои стали хлебом моим», ешь свой хлеб, он не только горек, он еще и насыщает.
Хотелось бы что-нибудь сказать самое лучшее, самое умное. Чтобы стало понятно, как хорошо, как больно, как странно действует в нас Господь, связывая крепчайшими узами, которые человек не может разорвать, — и разделяя крепчайшими решетками, которых не преодолеть человеку. И связывающий, и развязывающий — единая радость, и Жизнь имя Его, и порою нужно очень далеко бежать от человека, чтобы соединиться с ним почти в одно, и очень долго идти к человеку, чтобы наконец с ним расстаться… И еще есть бОльшая тайна, в День дней открытая Магдалине в святом запрете Noli Me tangere, бОльшая даже, чем самоубийственная смерть без надежды, потому что этой тайной побеждена смерть.
Если бы Грасида была Матушкой Катрин, она бы нашла правильные слова. Но Грасида была деревенской девушкой, из слов она знала лишь самые простые. Из мудрости у нее имелась только мудрость ее собственной мамы — Августинова мудрость, пришедшая к бедной женщине из Верхнего Прада каким-то совсем окольным путем. Если слишком больно или слишком хорошо — поплачь или спой.
— Gardo ta famillo,
Biergo de Prouilho…
— Tu que sios la fillo
d'en Dious tout puissant!
— шепотом запел Антуан, со своей стороны положив ладони на черную решетку. Руки их были так близко — ни одному не приходило в голову соприкоснуться пальцами. Тайна, соединявшая их, была как раствор меж двумя камнями, камнями живыми: она соединяла — и она же, навеки укрепленная между, разъединяла, создавая из разрозненных камней — частицу дома.
— Gardo ta famillo,
gardo tous picheres…
— А ты знаешь, брат, что у нас в часовне есть распятие, которое сделал сам отец Доминик?[25]
Антуан кивнул. Собственные запястья в рукавах хабита. Белый велон. Пока что белый. Белое есть в мире и черное, чистота и покаяние. Черная земля, из которой вырастает любое семя. И белый-белый Господь в небесах, творец земли и всего, что на ней.
— Знаю. Но не видал… Оно же у вас в клуатре, нам туда нельзя.
Ненайденные примечания
Vitae Fratrum III 34, то есть чистая правда
История совершенно истинная, из изборника 13–14 вв. «Цветочки Пруйля». Эта же история рассказывается немного иначе в Vitae Fratrum гл. 6–1.
Фома Кантимпрский, De Apibus II xix 2
Vitae Fr., VI.5
Боящийся несовершен в любви
Пс. 123:7
Новый Год в 13-м чаще праздновали по Благовещению.
