Выход из Случая - [2]

— Вроде уж им бы хватит, — отметил еще электрик.

— Самим виднее, — засмеялся Комаров. — Человек на земле никогда не лишний, пускай рожают.

— Тулыгину заступать, а Марья как раз, конечно, рожает, — сам себе ворчал Николаич. — Это уж у Тулыгина завсегда, ненадежный машинист. Я и говорю — ненадежный..

— А чего она днем-то? — вдруг сказал Серега-удочник.

— А когда надо? — Комаров прищурился с интересом.

— Я думал — ну… ночью, что ли…

— Он думал! — Бригадир электриков припрыгнул резвее, захлебнулся затяжкой. — Большой специалист. Соску об штаны вытри, думал!

— Так я тебя, Павел Федорович, выпущу, — сказал Николаич и, сидя, переступил валенками. — Смердят и смердят. Во сколько у тебя выход?

— Состав еще буду глядеть…

Комаров уже прошел дальше. Николаич сказал ему вслед — то ли просто подумал вслух, то ли в назиданье Сереге:

— Этот будет состав глядеть. Все, как есть, облазит. Не как некоторые — скок за контроллер и уже поехал. А потом на трассе прихватит, вот тебе и Случай…

Просторно, гулко было сейчас в депо. Сбоку от ремонтников — будто бегемот бил себя в диафрагму кувалдой. И ухал гулко. Но снова бил. И тонко что-то подвывало, шакалье.

Свой брат машинист попался Комарову навстречу:

— Паш, а собрание?

— Рвался, да не пустили..

— Подмена?

— У Тулыгина Марья рожает.

— Уже? — удивился машинист. Прикинул что-то в уме и захохотал громко. — Ну, Марья его допечет! Как ни вертись Тулыгин, а придется повышать классность. Иначе всех не прокормит.

— Это точно, — оценил Комаров.

Возле четырнадцатой канавы блестела наглядная агитация. Вагон тут был раскурочен ярко, в плакатах. Все отдельно — муфта, редуктор, тележка, двигатель. Изучай — не хочу. Блеск был свежий, праздничный. Но никто на него не льстился, шли мимо. Деповской художник топтался возле канавы вроде с раздумьем.

— Любуешься?

— Высоко повесили, — хмуро сказал художник. — Голову надо задрать, а народ ленивый.

Комаров теперь поглядел. Агитация блестела пышно.

— Нормально. Как в медчасти.

— Почему в медчасти? — обиделся художник.

— Ну, как у них там — почки, сердце, глотка в разрезе. Сильная наглядность — и сразу болеть не хочется.

— Ха-ха, — неохотно посмеялся художник. — Три ночи сидел…

— Теперь можешь спать: висит.

— Нет, высоко, — окончательно решил художник. — Перевешивать надо.

Пошел вдоль канавы прочь от Комарова, хмуро неся большой взыскательный нос и сутулые невыспавшиеся плечи.

На мойке состав принимал плановый душ.

Комаров пересек моечную канаву, как узкую — в одну канаву — осень: хмарь, дождь, зонта только не хватает.

Дальше, за мойкой, деповские ворота были открыты. В ворота вливалось солнце, тревожный весенний воздух, синь. Трудовая пыль так и плясала в этом широком, вольном потоке, а морда состава, которую достигало солнце, казалась унылой и грязной.

Где-то близко шла проверка дверей. Лязг и вселенский хлоп.

Ага, как раз на двадцать третьей канаве. Узкий и длинный машинист-приемщик будто свинтился из кабины навстречу Комарову:

— Порядок, можешь ехать.

— А чего было?

— Да ничего. Пономарчук принимал, так я проверил на всякий случай. Записано в журнале ремонта: двери вчера на закрытии заедало в третьем вагоне. Отладили, все — порядок.

— У меня время есть, — сказал Комаров. — Погляжу.

— Гляди, тебе ехать.

— Чужая машина, кабы своя..

— Свою, что ли, ты не глядишь? — фыркнул машинист-приемщик.

— На своей-то я и без рельсов уеду, — засмеялся Комаров.

— Матвеева снимают, слыхал? Приказ вроде уже подписан…

— Нет, не слыхал. Зашел в депо на минутку, газировки попить, а меня — в Трубу. Чего снимают?

— Как чего? — аж ввинтился в бетон приемщик. — Третий Случай с начала года в депо! Кого ж и снимать, если не зама по эксплуатации?

— Не больно-то начальство снимают, — хмыкнул Комаров.

— Смотря какое начальство. А Матвеева снимут, точно тебе говорю. Уже в Управлении подписали. Гущин будет.

— О, зять! — обрадовался Комаров. — Это хорошо, попользуемся служебным положением, это я люблю.

До длинного приемщика наконец дошло.

— Тьфу! — он даже сплюнул в сердцах. — Я-то, дурак, ему серьезно расписываю, а он-то…

— Дурак, только зубы скалит, — охотно закончил Комаров. Глянул на ручные часы. — Ого, набежало. И не заметишь за хорошей беседой. Пора принимать машину.

— Все ты давным-давно знаешь, — еще раз сказал оскорбленный в лучших чувствах приемщик. — Матвеев тебе старый друг, а Гущин вообще зять.

— Я же и говорю — зять…

Комаров был уже в кабине. Чуть тронул кран машиниста. Воздух с тягучим шипением полез из тормозной магистрали. Тормозные колодки дрогнули, будто нехотя, И прильнули к колесным парам, как им положено по инструкции.

Комаров шагал теперь вдоль состава. Шаг его был отлажен многолетней привычкой — не быстрый, не медленный, как раз такой, чтобы глаза замечали все. Главное — тормоза. Плотно ли прижались колодки? Плотно. Выходы штоков тормозных цилиндров? Так, порядок. Ага, этот токоприемник… Коснулся носком ботинка, чего техника безопасности, вообще-то, не дозволяет. Нет, в порядке. Ладно, дальше идем…

Когда вернулся, приемщик все так же стоял на прежнем месте.

— А ты почему же вышел, раз выходной?

— Ну, до тебя доходит! — засмеялся Комаров. — Марья опять рожает у Тулыгина, как не выйти.