Выдумки чистой воды - [136]

— А что, собственно, произошло? — спросил Ипат у одного из пассажиров, одетого в штаны из мешковины. Больше ничего на нем не было, если не считать майки, нарисованной масляной краской прямо на голом теле.

— «Что, что», — передразнил он. — Непонятно разве? Летающий крокодил втихаря сел на взлетную площадку и прикинулся пассажирским самолетом. А аэродромщики его проворонили, и сто двадцать пять человек как корова языком слизнула.

— А сбить не пробовали? — ошарашенно спросил Ипат.

— Сбить? Сбей его попробуй если он над самой землей, на бреющем полете… Слушай, ты не знаешь, где тут можно попить?

Ипат пожал плечами. Парень махнул рукой и растворился в толпе.

Минут через пятнадцать народ вокруг вокзала рассосался. Милицайты тоже успокоились. Несколько человек даже подняли забрала и, усевшись у самого входа, мирно покуривали, время от времени спрашивая у тех, кто был на площади: «А здорово мы вас?» Им отвечали неразборчивыми ругательствами.

Ипат подошел и спросил у одного из милицайтов, щит которого был украшен замысловатым вензелем и гербом, где изображались толстая книга, очевидно, свод законов, бутылка и что-то здорово похожее на женский лифчик:

— А самолеты сегодня больше летать не будут?

Тот задумчиво оглядел его с ног до головы, потом бросил окурок в урну и, прежде чем надвинуть забрало сказал:

— Господи, ну конечно, будут. Еще минут пятнадцать, все успокоятся, и начнем запускать… Так что не волнуйся.

— А я и не волнуюсь, — сказал Ипат и ушел на поиски чего-нибудь съедобного.

Вернулся он через полчаса, сытый, рассеянно ковыряя в зубах заостренной палочкой.

Вокзал снова был полон. И кто-то что-то уже покупал, кто-то куда-то спешил и толкался, кто-то улыбался, а кто-то плакал…

Ипат понял, что о похищенных людях уже забыли. А может, и не забыли, просто поручили разобраться в этом деле кому нужно. А уж кто нужно в этом разберется…

Так что не стоит и волноваться.

И можно лететь… можно лететь… можно… лететь… Лететь?

Он вдруг понял, что лететь ему на самом деле никуда не нужно. Зачем? Он должен остаться здесь и найти ребят, с которыми был в Лемурии.

Как-то так получилось, что, вернувшись в свой родной город, они рассеялись по дворам и улицам, потеряли друг друга. Если сейчас ничего не сделать, они больше не встретятся, прочно запутавшись в паутине будней и забот. Да, он должен их, своих друзей по Лемурии, найти. По одному. Обязательно. О чем они будут говорить, когда встретятся? Да черт его знает! Возможно, ни о чем. В этой мирной жизни, где все так похожи и все так похоже и есть только одна забота — достать как можно больше денег, о чем они, собственно, могут поговорить? Нет, скорее всего, они просто посидят вечером на крыльце и помолчат. На теплом, нагретом за день крыльце. И этого будет достаточно. Потому что тогда он, наверное, сумеет понять что-то, для него совершенно непонятное…

И может быть, станет другим, совсем другим… А там…

Итак, кто первый? Андрей? Рыжий, круглолицый Андрей по кличке Трассер. Что же, он — так он. Теперь остается его только найти.

Закрыв глаза, Ипат сосчитал до трех, и когда кончилась бесконечно долгая пауза, почувствовал, что держит в правой руке что-то. Открыв глаза, он увидел, что это золотистый волосок, который убегал все дальше и дальше и где-то там, квартала через два, сворачивал за угол.

Как это получилось, он не знал. Просто этому его научила бабушка Маланья. Она говорила, что все люди — единый организм. И нити связывают их между собой. И если сумеешь увидеть нужную нить, то она приведет к нужному человеку. Вот и все.

На ощупь нить была очень мягкая. Легко пропуская ее между пальцами, Ипат пошел вдоль по улице, потом свернул за угол и, попав на перекресток, стал его переходить. На радость вынырнувшему из-за угла трамваю, который победно встопорщил все укрепленные на нем флажки, предчувствуя расправу над неосторожным человеком. Ипат ловко увернулся от него, и трамвай, разочарованно грохоча, понесся дальше. Собственно, кто другой, возмутившись, высадил бы ему обломком кирпича заднее стекло, но Ипат лишь вздохнул и пошел дальше.

Он шел и шел туда, куда его вела блестящая нить, и мимоходом думал, что, может быть, и не стоило так уж сильно уклоняться от встречи с трамваем. Может, стоило сделать ему такой подарок. Он ведь тоже хочет, пусть небольших, но все же…

Да и кто сказал, что от этой встречи Ипату стало бы нехорошо? А вдруг этот трамвай был самоубийца? Может, он надеялся, что от удара об человека сойдет с рельсов? Впрочем, что толку гадать! Теперь уже ничего не поделаешь.

Квартал, в который Ипат попал, был какой-то странный. Все близлежащие дома казались облитыми сахарной глазурью, которая ярко блестела на солнце, разбрасывая по сторонам тысячи зайчиков и бликов. У подъездов стояли черные правительственные «альбатросы», в которых обедали усатые шоферы, запивая крепким кофе толстые бутерброды с первосортной копченой колбасой. За чугунными оградами парков, под внимательными взглядами нянечек, деловито играли расфуфыренные, как на праздник, дети. Время от времени кто-нибудь из них, с достоинством помахивая ведерком, провозглашал: «Все как один, во главе с сыном Бориса Глебовича, на постройку песчаных куличей!» — или: «Берите пример с передовика детского труда, сына Ивана Пафнутьевича, во внерабочее время сконструировавшего улучшенный образец камнеметательного механизма под названием рогатка!» И тогда все остальные дружно хлопали в ладоши, а потом возвращались к прерванным играм.