Выборы в Венгрии - [16]

— Ты что, сдурел? У меня и дед епископом не был! — Потом молодцевато вскарабкался в вагон и через открытое окно спросил: — Зимой где жить будете?

Молодожены в замешательстве посмотрели друг на друга, словно сами задаваясь тем же вопросом.

Господи, об этом они и подумать не успели — все случилось так быстро.

— В Будапеште, — после некоторого колебания ответил новоиспеченный муж.

— Ну, я заеду к вам, тогда обо всем и поговорим. Но одно могу и сейчас посоветовать (он поманил молодую чету поближе, чтоб пассажиры не слышали); объявление о своей свадьбе в газеты не давайте.

— Почему, дядюшка?

— "Почему, почему". Что ты понимаешь, глупышка? Я всегда вперед заглядываю. Вы и так поженились, чего же еще шуметь об этом? Кошка вон в скорлупки не обувается, когда к сливкам крадется. Слушайтесь уж меня, старика, и все тут.

"Паровик" свистнул и умчал короля Яноша в его королевство, а для новобрачных начались медовые часы — месяца, видит бог, никак не наберется.

Уже на другое утро в мед упала капелька дегтя. А деготь весь вкус портит. Одна капля целую кадку погубить может. А тут и кадки-то не было, от силы кружка.

О событиях вчерашнего дня супруги в часы утреннего tete-a-tete [Уединение, разговор наедине (франц.)] вспоминали уже без волнения — они не заставляли молодую жену вспыхивать и опускать глаза, как недавняя ночь.

— Так, значит, дядя Янош фабрикант? — спросил Меньхерт-

— Нет, что ты. Он бургомистр в Сент-Андраше.

— Знаю, но кроме того?

— Никакой он не фабрикант.

— А помнится, мама твоя что-то вроде этого сказала.

— Ах ты, глупый! — рассмеялась Кларика ласково. — Это мама так, шутя, говорит, что он там у себя депутатов фабрикует.

Лоб Менюша прорезала чуть заметная складка. Ах, вот оно что, вот почему баронесса сказала, что его изделия идут по двадцать тысяч штука. Понятно, понятно. Но все-таки это его раздосадовало.

— Выходит, он голоса вербует, так, что ли?

— Да, — ответила она просто.

— И имение, которое он обещал мне, — избирательный округ?

— Конечно. А ты что думал?

— Бог его знает! — с расстроенным видом протянул Меньхерт. — Мне, во всяком случае, что-то другое представлялось. Я думал, он богач. Сам не знаю почему.

— Нет, он небогат; но если захочет, может тебя со временем депутатом сделать. Он самый ловкий вербовщик голосов в стране.

При слове «депутат» глаза у Менюша блеснули. Кровь у него взыграла — волнуемая темными страстями помещичья кровь. Взыграла, как у волка, почуявшего добычу.

Но тут же он уныло поник головой.

— Это все не для меня, — вырвался у него вздох. — Я уже другую карьеру выбрал.

— Так не завтра же! Кто знает?

— И без того денег нет (Менюш хотел постепенно подготовить жену к мысли, что он гол как сокол).

— Нет — бог пошлет, — ободряюще улыбнулась она ему.

— Когда? — спросил Менюш беспокойно. Клари пожала плечами.

— Откуда я знаю? Разве мне не все равно? Я бескорыстно пошла за тебя.

— Не сомневаюсь, — сказал Менюш и обнял ее.

Клари ударила его по рукам, запахивая халат на груди.

— Руки долой, муженек! Или повыше, или пониже. И потом не говори мне больше про эти деньги противные.

— Ах, противные, — засмеялся муженек, — но видишь ли, светик, деньги — это nervus rerum всех вещерум;[32] без них не повоюешь.

— Да ну тебя! Уж не со мной ли ты воевать собрался?

— Что ты, глупышка. Но деньги, знаешь, и в любви помогают. Деньги, женушка, всегда пригодятся. Деньги нынче — государь. Без них и дня не проживешь. Они всем распоряжаются. Вот мы, например, хотим где-нибудь на зиму поселиться — здесь ведь остаться нельзя — и должны к их величеству деньгам обратиться: "Sire! [Государь! (англ., франц.)] Куда вы повелите нам отправиться и на сколько?"

Кларика слушала с наивно-безмятежным выражением девочки, которой папа про заморские страны рассказывает.

— Верно, верно, — серьезно кивала она головкой.

— Ну, тогда иди сюда, ко мне на колени. Вот так. А теперь прими вид рассудительной хозяйки и давай посоветуемся.

— Рассудительные хозяйки не сидят так — у мужа на коленях.

— А как же они сидят?

— Муж сидит у их ног, вот как.

— Хорошо, и я у твоих сяду. Где тут скамеечка была? А теперь давай побеседуем.

— Давай. Ты начинай.

— Нет, ты.

— Не хочу.

— Ну, ладно, начну я, — сказал доктор. — Сильный уступает — только нужно добавить: когда захочет. Не вздумай прецедент из этого сделать, женушка.

— А что такое прецедент?

— Это я в другой раз тебе объясню, а сейчас не позволю отвлекать себя. Итак, с чего я хотел начать?

— С поцелуя, может быть?

— Определенно.

За первым последовал второй, за ним третий — напрасно наш доктор старался не отвлекаться.

— Трудновато так беседовать, — засмеялся он наконец. (Вот чудак: наоборот, одно удовольствие!)

Но тут Мишка доложил о приходе больного — одного пильзенского портного, который пришел попрощаться и вручить скромный конверт с двумя десятифоринтовыми бумажками. Жена упорхнула в соседнюю комнату.

— Последний мой пациент, — пробормотал Менюш, когда тот удалился. — Теперь хоть сию минуту ехать можно.

Это еще больше подстегнуло его объясниться с Кларикой. Земля горела у него под ногами, лихорадочное нетерпение охватило его и какая-то смутная тревога — совсем уж непонятная утром после брачной ночи, когда полагается быть счастливым.