Выборы в Венгрии - [14]

— А вы как считаете, улетит птичка? Или удастся обратно ее заманить?

Кларика рассмеялась презрительно, словно наскучив этой игрой. Она чувствовала: преимущество на ее стороне.

— Ах, подите вы со своими намеками, — со строптивой гримаской сказала она.

Два многоопытных дипломата состязались в эту минуту друг с другом.

— Да или нет? — проворковал доктор ей на ушко.

— Что с вами, доктор? Я вас не узнаю.

— С вами уже не доктор говорит.

— А куда же доктор девался?

— Ах, забудьте скорее этого глупого доктора: отослал больную домой, хоть у самого сердце изболелось, — с игривой непринужденностью, совсем непохожей на прежнюю сдержанность, отвечал Катанги. — На этом его миссия и кончилась. Доктора больше нет!

— Бедный доктор!

— Перед вами теперь просто Меньхерт Катанги, который глубоко сожалеет об отъезде прекраснейшей из девушек и подает смиренный совет: "Не слушайтесь, пожалуйста, этого гадкого доктора, останьтесь еще на несколько деньков!"

Он говорил как бы шутя, но за шуткой чувствовалась серьезность.

— Сердце, значит, изболелось? — в тон ему отвечала Кларика.

— Не верите?

— Нет, почему же. Это слишком забавно, чтобы не верить.

— Что такое? — вскинулась вдруг баронесса. — Что там у вас происходит?

— Представь, мама, доктор хочет, чтобы мы остались еще на несколько дней.

— Он шутит, наверно?

— Очень может быть.

Пришлось самому доктору вмешаться.

— Я действительно надеюсь уговорить вас остаться.

— О! А!

Баронесса в изумлении уставилась на доктора, потом на дочь. Начав, кажется, понимать, она достала из лилового бархатного ридикюля табакерку, чтобы за понюшкой обдумать дальнейший образ действий.

— А-я-яй, доктор, — сказала она не без иронии. — Вы нас просто поражаете своими советами. Значит, теперь не вредно оставаться?

— Вредно. Для меня.

Это опять была галантность, которую нельзя принимать всерьез, и баронесса ответила в том же тоне, грозясь сложенным зонтиком:

— Вот притворщик. А по виду ведь и не скажешь. Но мы перехитрим вас: нарочно послушаемся самого неискреннего совета и не поедем.

— Я просто счастлив буду.

— Да ну вас, фарисей! Вы же на нас и не глядели.

— Занят был очень, баронесса… но теперь обещаю исправиться.

— Мы вам не верим, — вмешалась Кларика.

Так, пикируясь, дошли они до "Мраморной богини". Попугай же, настигнутый водяной струей, с пронзительным верещаньем перелетел на крышу виллы "Позен".

— Остаетесь, значит? — еще раз переспросил доктор при прощанье, целуя баронессе руку. — Дайте слово, что останетесь.

— Ладно, посмотрим! — рассмеялась она весело.

— Где вы ужинаете?

— Как всегда, в "Золотом яблоке".

— Я присоединюсь к вам, если позволите.

— Очень рады будем. Значит, до свиданья!

Он поклонился и протянул руку Кларике, которая с кокетливой робостью девочки-институтки вложила в нее свою, прижавшись к матери, точно боясь, как бы доктор не позволил себе какой-нибудь вольности.

Бедный доктор! Не успели его шаги замолкнуть, как девочка-институтка встряхнулась, будто сказочный конек-горбунок, и превратилась в сверкающую глазами фурию, которая, уперев руки в боки, яростно прошипела:

— Ах, подлец!

Маменька медленно подымалась рядом по плетеной дорожке, тяжело переводя дух на каждой ступеньке. Наконец на последней остановилась и вопросительно взглянула на дочь.

— Ну, так что же?

— Он женится на мне, — торжествующе ответила Клара.

КОРОЛЬ ЯНОШ

Бланди остались в Приксдорфе. Не пофлиртовав даже недели, доктор попросил руки Кларики и получил согласие. Еще недели через две состоялось венчание в приксдорфской церквушке, в тенистом дворике которой братья францисканцы любили перекинуться в картишки.

На бракосочетание прибыли оба брата Меньхерта — землемер и адвокат. А со стороны невесты — старший ее брат, уланский корнет Криштоф Бодрогсеги, чей полк квартировал в Инсбруке, и дядя, родной брат баронессы, Янош Кирай. Баронесса была младшей дочерью трансильванского исправника Арона Кирая, и в лучшие дни ее не без основания величали "прекрасной королевной ["Кирай" — король (венг.)].

Янош Кирай, а в просторечии "король Янош", был благообразным, живым и румяным седым старичком с маленькими глазками и слыл величайшим пройдохой во всей Трансильвании. Родись он и взаправду в королевской постели, вся Европа, наверно, стонала бы от его коварных подвохов, изощренных хитросплетений и далеко идущих планов, построенных на свойствах и слабостях натуры человеческой. Но король Янош, благодарение богу, был всего лишь бургомистром трансильванского городка Сент-Андраша.

Зато уж там он был сам себе хозяин. Бразды правления держал крепко, что твой Наполеон. Его не любили, но боялись; он умел внушить уважение. Бывал и жесток и деспотичен, но, правда, лишь в скромных, отведенных ему пределах.

Если б сент-андрашские куры вели летопись, Янош Кирай занял бы в ней место Ирода. Однажды, когда министр внутренних дел остановился в городе на ночлег, Янош, по словам корнета Криштофа, велел под барабанный бой объявить на всех перекрестках:

"Доводится до сведения жителей улицы Чапо, что под страхом строгого наказания надлежит до восьми вечера прирезать всех петухов".

Denique [Короче говоря, итак (лат.)], петухов перебили, чтобы не обеспокоили ночью его высокопревосходительство своим кукареканьем.