Выбор Пути - [8]

Об этом, и о другом говорил мне Антон, видимо, считая, что без его наставлений я безотлагательно побегу пьянствовать.

Но тут мы приехали.

Людей в Третьяковке по раннему времени и буднему дню немного. Приезжие, а еще школьные экскурсии. Я прошёл к картине дня — сегодня это будет «Завтрак аристократа» Федотова, сел, а Антона попросил часок погулять, прицепиться к школьникам и составить общее впечатление о галерее.

Картина невелика, но ведь не в квадратных метрах дело.

Вникаю.

Тысяча восемьсот сорок восьмой год. Я, Михаил Чижик студент Московского университета, сижу дома, скучаю, читаю «Учителя фехтования» господина Дюма. Третьего дня переел устриц — то ли несвежие попались, то ли организм их не принимает, и теперь не рискую выйти из дома. Доктор, немец Шпехтель, прописал полный, совершенный голод, только по стакану чаю три раза в день, и потому в доме ничего нет, а слуга мой, Дениска, ушел есть в кухмистерскую — чтобы не раздражать меня видом еды.

А я достал из буфета кусок хлеба, и жую. Слаб человек. Ну, хочется. И чувствую, вреда не будет.

А тут и доктор пришел навестить. Неловко, что я его рекомендациями пренебрегаю. Потому я хлеб книгой и прикрыл. И норовлю прожевать поскорее, но не получается. Ну, не беда, я непрожеванное-то выплюнул, а Жижка, мой славный пудель, ап — и съел.

— Тшего ето он ест, фаш слафный путель?

— Хлеб, Христофор Иванович. Хлеб любит.

— Его хлепом не корми, та.

Христофор Иванович посмотрел мой язык, оттянул веки, помял живот и прописал грабер-суп.

— Теперь можно, та.

Тут и Дениска воротился, я его обратно в кухмистерскую послал. За супом барину. То есть мне.

Доктор Шпрехтель, получив зеленушку, откланялся, а я вернулся к чтению Дюма. Занятно, шельма, пишет!

От «Учителя фехтования» меня отвлек Антон. Назначенный час прошёл, и он топтался рядом, легким покашливанием пытаясь привлечь внимание. А то я сижу, как завороженный, уставился в картину, и едва дышу.

— Не едва дышу, а выполняю дыхательные упражнения. Что ж, встреча с искусством не сегодня окончена. Пойдем дальше.

Дальше — это зайти в гастроном, купить бутылку нарзана и шоколад «Гвардейский». Паёк гладиатора. К двенадцати сорока пяти вернулись в гостиницу. Легкий обед: рыбный супчик и отварная рыба с картофельным пюре. Как раз столько, сколько можно переварить за три часа. Потом желудок должен будет перейти в спящий режим, кровь потребуется голове.

После обеда я оправился спать. Да-да, дневной сон для шахматиста — что окоп для пехотинца. Чем глубже и крепче, тем лучше. До известных пределов, разумеется.

И потому я спал всерьез. Проснулся по будильнику без десяти три — но дня, а не ночи. Душ, чистка зубов, свежая рубашка, бабочка, костюм номер четыре — и я готов. Антон уже ждет внизу. В такси. Ботвинник крайне не рекомендует ездить на игру в метро. Считает, что воздух метрополитена чрезвычайно вреден для мозговой деятельности.

Я так не думаю, но что я знаю о воздухе метрополитена? Ботвиннику виднее.

Такси тронулось, и тут в дверцу вцепился Таль:

— Я с вами!

И уселся рядом со мной.

— Какая удача, Михаил Нехемьевич! Я об этой поездке буду внукам рассказывать! Можно автограф? — я протянул Талю турнирный бюллетень с отчетом о вчерашней жеребьевки и «паркер».

Таль невозмутимо расписался.

Выглядел он не очень. Небрит, мешки под глазами, а глаза — красные. Как бы не заболел он. Как бы не заразится от него каким-нибудь гриппом.

— Ручку…

— Что?

— Ручку верните, Михаил Нехемьевич. Она мне дорога, как память.

Таль посмотрел на «паркер» с удивлением, откуда, мол, эта штуковина у него в руках.

— А теперь ещё дороже станет: побывала в руках самого Таля, — продолжил я, пряча ручку в портфель.

Я на игру с портфелем еду. В портфеле тетрадка, ручка, шоколадка и бутылка «Нарзана». Никак не найду «Боржоми».

Таль откинулся на сидении, прикрыл глаза.

Я не стал развивать тему. Вижу, человеку нехорошо. Хотя бесцеремонность, с которой тот влез в такси, огорчила. Никакой тонкости чувств. Ладно бы Таль, но вместе с ним в такси пробралась тень. Что не радует.

Тень — это мой пункт помешательства. Бзик. Заскок. Галлюцинация. Мне кажется, что вокруг нас множество теней. Без лиц, без глаз. Словно человек вечером и в сильном тумане. Нет, вреда от теней я не видел, а всё равно неприятно, когда нечто безликое лезет в такси. Впрочем, а вдруг лик такой, что лучше бы и не видеть? Одно успокаивает: не ко мне лезет, а явно к Михаилу Нехемьевичу. И ведь не скажешь Талю, что к нему прилепился Чёрный Человек. И никому не скажешь. Да я и не говорю. Даже Лисе и Пантере не говорю.

Я не просто ехал, я ехал в образе. Чувствовал себя аристократом с картины Федотова. Молодым человеком с большими претензиями. Потому и смотрел на картину битый час. А что? Молодой? Молодой. Претензии большие? Огромные. И да, немножечко голоден.

Подъехали, вышли. Антон расплатился. Он расплачивается за всякие необходимые мелочи, я ему выделил на то средства — на такси, билеты в музеи, покупку продуктов и прочие расходы, включая непредвиденные. В разумных пределах. Ну, неловко мне, аристократу бесштанному, расплачиваться с таксистом. Отвлекает. А Ботвинник настаивает на том, что перед игрой необходимо быть предельно собранным. Не отвлекаться на пустяки. У него, у Ботвинника, был личный шофер. Может, и сейчас есть.