Выбор оружия - [3]

Они летели над вечерними Балканами, розовыми на заре. Над островерхими, посыпанными снегом Апеннинами, голубыми, мерцающими среди сумеречных долин. Белосельцев дремал, и память его рождала неясные видения, легкие, зыбкие, как колеблемые испарения. Он видел лодку, в которой сидел вместе с девушкой. Они плыли по Тимирязевскому пруду. Уключины туго скрипели. На девушке было белое платье. На тонкой шее синели стеклянные бусы. На дне лодки лежала мокрая, с длинным стеблем кувшинка. Вода была зеленая, отражала высокие темные деревья. Сквозь них желтела усадьба. Лодка надвигалась на дрожащее бело-желтое отражение дворца, и девушка опускала в воду кувшинку. Эта исчезнувшая лодка и безымянная, с синими бусами девушка плыли над Римом, Венецией и Сицилией. Парили над Средиземным морем и отстали от самолета лишь тогда, когда машина, покидая черное звездное небо, стала снижаться в Триполи.

Пассажиров провели в тесный душный отсек, поставили у входа смуглых худых автоматчиков. Белосельцев, присев на жесткую лавку, смотрел, как мимо проходит шейх в просторных белых одеждах, как молится на коврике черный, словно слива, мусульманин в малиновых шароварах. На стене висел плакат с Муамаром Каддафи. Входная дверь была приоткрыта, и виднелось звездное небо, берет и ствол автоматчика.

Полет продолжался над Африкой. В иллюминаторе светил тонкий туманный месяц. Рыбаки спали тяжелым угарным сном. Советники чутко дремали, держа на коленях заветные портфели. Ангольские военные, откинувшись на сиденьях, казались бронзовыми скульптурами. Молодая женщина свернулась калачиком, укутавшись в плед. В сумраке слабо поблескивала ее золотая сережка.

Он то ли спал, то ли грезил. Видел бабушку в белом ночном чепце. Свет от лампы падал на ее худые руки, на маленькое Евангелие с золотым обрезом, на чудное любимое лицо. То, что она читала, вызывало в ней светлое слезное умиление. Издали, боясь ее потревожить, он не мог понять, что за чувство переполняет ее, вызывая на глазах светлые слезы.

Самолет летел над ночной Сахарой, над джунглями Заира, над душными болотами Нигерии, и бабушка в белом чепце витала над Африкой, читала Евангелие.

Он проснулся от яркого света, от перламутрового облака, похожего на раковину, сквозь которое пролетал самолет. Салон пробуждался. Черные, белые лица прижимались к иллюминаторам. Машина звенела, скользя по бетону, шевелила закрылками. На ветру качались высокие пернатые пальмы.

Трап самолета был белый, воздух теплый, влажный, благоухающий. Волновалась серебристая сухая трава. В бледном небе летели прозрачные волокна облаков. У трапа стояли черные худощавые автоматчики. Он был в Африке, в Анголе, на другом полушарии, которое окружило его туманной зеленью близкого океана, голубой волной далеких холмов, пернатыми опахалами пальмовой рощи. Это были глаза континента, увидавшие его на белом трапе. Вопрошали, с чем он здесь появился. Были готовы принять или отторгнуть. Чутко всматривались из каждой травинки и облака.

В аэропорту его встретил секретарь посольства, любезный, с аккуратными точными движениями маленьких ловких рук. Принял саквояж, отворил дверцу просторного лимузина, из которого пахнуло сладким благоуханием кожи, лака, табака и мужского одеколона. Плавно пустил машину по гладкому сухому асфальту.

– Как долетели? Как Москва? – спрашивал он Белосельцева, придерживая послушный руль одной рукой, на которой красовался просторный браслет от часов.

– Вчера перед самым носом с крыши сосулька упала. Весна, грачи прилетели, – улыбнулся Белосельцев. Они обменялись дружелюбными фразами, достаточными для того, чтобы получить изначальные впечатления друг о друге, позволявшие без обиняков перейти к насущной, важной для обоих теме.

– Он остановился в отеле «Панорама», в номере триста шестом. Мы едем туда. Ваша комната этажом выше. Он много ездит по городу, не скрывает контактов. Он представляет здесь фирму, поставляющую из ЮАР коммунальное оборудование. Насосы, водопроводные трубы, кондиционеры. У него много знакомств в министерствах, в аппарате президента. Обедает и ужинает всегда один. Вечера проводит в номере.

Они мчались с легким шелестом по шоссе. Открылся океан, бледно-зеленый, с белыми барашками пены. На побережье, как мираж, возникла Луанда, бело-розовая, из океанских вод. Напоминала стаю фламинго, стоящую на мелководье. Дома, высокие, стройные, многократно отражались в стеклянных водах, и казалось, розовые птицы переступают, меняются местами, погружают клювы в пену, стекло и зелень.

– Завтра национальный праздник. Парад, демонстрация. Вы приглашены от имени президента. Вечером официальный прием. Он пройдет в отеле «Панорама», там, где вы остановились. На всех этих мероприятиях будет Маквиллен.

Они уже ехали по городу, среди белоснежных домов, похожих на сахар. Вдоль улиц стояли мохнатые пальмы, росли ветвистые пышные акации, усыпанные купами фиолетовых душистых цветов. «Смерть белым» – так именовались цветущие деревья, чья пыльца и сладкий ядовитый аромат доводили европейцев до слез и удушья.

– Какая обстановка на фронтах? – Белосельцев, приоткрыв тонированное стекло, любовался сочным, флюоресцирующим цветом акаций, под которыми двигалась черная толпа. Высокие длиннорукие мужчины в пестрых рубашках, женщины с длинными шеями и округлыми пышными бедрами, затянутыми в яркие ткани. – Нам предстоит поездка на юг, в Лубанго.