Выбор оружия (окончание) - [3]

Подозреваемый. Да, теперь верю.

Вопрос следователя. Вы по-прежнему отказываетесь отвечать на вопросы следствия?

Подозреваемый. Да, отказываюсь...»

Следователь Косенков дал подозреваемому подписать протокол допроса, но вызывать охрану не спешил. Он отодвинул от себя бумаги и внимательно взглянул на сидевшего по другую сторону письменного стола человека. Он был среднего роста. Сильные, чуть покатые плечи. Черные волосы, упавшие на низкий лоб. Черные, глубоко посаженные глаза. И полное равнодушие ко всему происходящему: и во взгляде, и в выражении лица, и во всей его позе — так сидят люди, обреченные на бесконечно долгое ожидание на вокзале или в закрытом из-за непогоды аэропорту. Или в тюрьме.

Они сидели в кабинете Турецкого на Пушкинской. После ухода Турецкого в отпуск в его кабинете — из-за царящей в Генпрокуратуре тесноты — временно расположился Косенков. И чувствовал он себя здесь не очень уютно — словно бы давил на него авторитет хозяина кабинета, невольно заставляя сверять то, что он делал и говорил, с тем, как бы вел себя в этой ситуации сам Турецкий. В конце концов ему удалось подавить в себе этот сковывающий внутренний самоконтроль, и он свободно откинулся на спинку кресла, смирившись с тем, что из этого допроса ничего не вышло.

— Давайте просто поговорим, без протокола, — предложил он.

— Не о чем нам говорить, — последовал равнодушный ответ.

— Вы ошибаетесь, — возразил Косенков. — Вы можете много чего мне рассказать. Но немало могу рассказать вам и я. И то, что вы сами знаете. И главное — то, чего вы не знаете и никогда не узнали бы, если бы не эта наша встреча. Мы получили ваше уголовное дело, датированное восемьдесят четвертым годом. Если захотите, сможете с ним ознакомиться. И вот что выяснили. Ваша фамилия — Скворцов. Павел Афанасьевич. Вы родились в шестьдесят первом году в поселке Валентиновка под Москвой, там до сих пор живут ваша мать и младшая сестра. После школы и службы в армии вы с отличием закончили высшее воздушно-десантное училище и были направлены на службу в Закавказский военный округ. В восемьдесят втором году женились на Елене, дочери начальника одного из тбилисских райторгов. Она жила с родителями в Тбилиси, а вы проходили службу в Зугдиди. Полагаю, это и стало одной из причин вашей семейной трагедии... Вы понимаете, конечно, о чем я говорю?

Скворцов пожал плечами и безучастно произнес:

— Если вы и без меня все знаете, зачем спрашивать?

— Спрашивать — это моя работа. Даже о том, что я знаю. Но речь сейчас о другом. Из вашего дела мы выяснили некоторые подробности, которые, возможно, изменят ваше отношение к следствию. Не скрою, лично меня в этом деле интересует не только фактический, но и психологический аспект проблемы. Ваша вина в убийстве Ермолаева-Бурбона бесспорна. Не вызывает сомнений и ваша причастность к взрыву полуледокола «Восток-5» в Мурманском порту. По фотороботу вас опознали члены экипажа, грузчики и работники гостиницы при спорткомплексе «Арктика», где вы проживали по фальшивому паспорту. У нас есть основания подозревать, что вы имеете отношения еще к двум убийствам — норильского инженера-горняка Кузнецова и краеведа-любителя из Твери Тимофея Евсеевича Гармаша...

— Ну так и шейте дело и подводите меня под вышку, — нехотя сказал Скворцов. — Чего вам еще не хватает?

— Мне неясны мотивы ваших преступлений. Не каждого конкретного, а вообще всех.

— Их вы никогда не узнаете.

— Я их знаю, — возразил Косенков. — Но не все понимаю. И хочу разобраться с вашей помощью. Скажите, Павел, как могли вы, блестящий офицер, отдать свою жизнь служению самому низкому делу — стать исполнителем воли одного из самых кровавых преступников России? И добавлю: одного из самых изощренных. Позже вы поймете, почему я сделал это добавление. Я не буду сейчас касаться постигшей вас трагедии, я буду говорить лишь о последствиях. Вас обвинили в террористическом акте и приговорили к смертной казни. Два с половиной месяца вы провели в камере смертников, ожидая исполнения приговора. Потом — как вам стало известно — Иванов-Кореец добился за взятки переквалификации вашего дела, а еще позже способствовал вашему досрочному освобождению. После всего этого вы, видимо, сочли себя на всю жизнь обязанным своему спасителю. Так ведь все это было?

— Ну допустим, — сказал Скворцов.

— Нет, не так. Все было совершенно иначе. Я расскажу, как все было на самом деле. Когда случилась эта трагедия с вашей молодой женой, командование вашей воинской части и Закавказского военного округа обратилось в прокуратуру республики с самыми хорошими характеристиками на вас и с просьбой в качестве смягчающих вину обстоятельств учесть вашу личность, а также личность вашей жены, не отличавшуюся, мягко говоря, добропорядочностью нравов и образа жизни. Была дана характеристика и личности ее сожителя, который — при своем довольно высоком положении в республике — был, как это вытекает из материалов дела, довольно большим мерзавцем. Несмотря на давление родителей погибшего, прокуратура приняла решение о привлечении вас к уголовной ответственности за умышленное убийство в состоянии сильного душевного волнения. Но в этот момент на прокуратуру и суд было оказано более сильное давление со стороны некоего Мамелашвили, вора в законе, он был тесно связан с Корейцем. Ваша история была хорошо известна в городе, о ней даже в московских газетах писали — это, видно, и привлекло внимание Корейца к вашей персоне. Сначала он зарядил прокуратуру и суд, чтобы вам дали вышку, а затем — якобы благодаря его вмешательству — ее отменили. И он своего добился. Вот как было на самом деле.