Выбор оружия - [71]

— Когда война кончилась, — продолжал Томас, закрыв глаза, словно желая яснее увидеть перед собой прошлое, — мы оба должны были испытывать одинаковое чувство… разочарования, что ли. Меня выпустили из лагеря военнопленных как раз вовремя, так что я успел попасть на празднование победы. Помню, я один бродил по улицам в густой толпе и думал, что это не то, совсем не то, чего мы ждали. Не взрыва радости оттого, что снова возвращаемся к прежней жизни; нас окрыляла надежда, что эта историческая ломка будет началом чего-то нового.

— Но, разумеется, без изменения условий, которые сделали прошлое тем, чем оно было? — спросил Фрир с издевкой.

Это замечание шло вразрез с намерениями Томаса: сейчас главное — подчеркнуть сходство между ними.

— В те дни все мы были несколько наивны, — отмахнулся он. — Но чудовищная борьба за власть, которая заполнила вакуум, оставшийся после войны, вскоре развеяла наш идеализм. Трудно было удержаться и очертя голову не встать на ту или иную сторону; мы слепо верили, что еще одно, последнее усилие, пусть даже ужасное по своим последствиям, и у нас будет мир, о котором мечтаем. Однако обстоятельства обратили в прах нашу безумную надежду. Сохранить мир, каким он есть, или уничтожить совсем — иного выбора не было. — Томас сделал паузу, чтобы подчеркнуть жестокий драматизм и трудность выбора, и продолжал более спокойно и деловито: — Так вот, мыкак-то сумели устоять перед роковым решением. И в воздухе иные веяния — теперь мы знаем, что в Утопию нет кратчайших дорог, туда ведет лишь долгий, мучительный путь терпеливых переговоров, потому что даже по думать страшно, какая нас ждет катастрофа, если мы не сумеем договориться.

Он стряхнул пепел неторопливо, чтобы получше разглядеть выражение лица, с каким Фрир слушал его импровизированную лекцию.

— Вы слишком долго торчали в ваших лесах, — вдруг выпалил он, — и не почувствовали духа этих перемен. Вы так и застыли в предатомной эре, когда война еще была возможна, и все еще сохраняете былую нетерпимость во взглядах. Но должны же вы были заметить, что поддержка извне почти прекратилась и выражается лишь в отдельных словах ободрения. Где они, танки, пушки и самолеты, на которые вы, видно, рассчитывали, когда начинали восстание? Вы предоставлены самим себе, жалкая горстка людей, попавших под пяту истории. Помните те крошечные племена, что в горных крепостях пытались продержаться при великом переселении народов?

Он снова неторопливо стряхнул пепел.

— Возможно, именно безнадежность борьбы и привлекла вас. Мне это тоже понятно. Разочарование настолько глубоко, что хочется найти смерть в кровавой битве. Но и тут все обернулось не так, как вы мечтали. Вас не убили, а это резко меняет положение.

— Ну, ждать осталось недолго, — сухо возразил Фрир.

— Конечно, меняет, и сильно, — настаивал Томас, — когда знаешь, что товарищей уничтожают одного за другим, а ты не можешь разделить их судьбу.

Фрир поднял руку и крепко сжал лоб.

— Это не так, — тихо сказал он. — Я разделю их судьбу, хоть умру и не в джунглях, как хотелось бы.

Томас отрывисто рассмеялся.

— Бросьте! Вы отлично понимаете, что ваша казнь вовсе не предрешена. Если бы это было так, разве я стал бы вести все эти разговоры? Наша беседа имеет смысл, лишь как поиски определенной сделки. И вы с первой же минуты торгуетесь так же отчаянно, как и я. Но должен отдать вам справедливость — не ради спасения собственной жизни.

— Так ради чего же?

— Ради единственного, очевидно, что вам дорого: ради жизни товарищей там, в джунглях. Для вас невыносима мысль остаться в живых, меж тем как их будут убивать одного за другим.

Фрир потер лоб.

— Но я не останусь в живых, — вырвалось у него. — Если не соглашусь на ваши условия.

— Вам, вероятно, кажется, что смерть наилучший выход. Она как решение, которое вы приняли много лет назад. Но это ошибка, уверяю вас. С тех пор многое изменилось. И обстановка теперь совсем другая, она требует переоценки ценностей и новых форм служения идеалам.

Фрир поморщился: перекошенное лицо казалось мрачной маской. Ему нельзя было так долго сидеть, он, видно, смертельно устал, просто изнемогал и уже с трудом следил за нитью разговора. Томас с удовольствием отметил про себя эти признаки усталости и беспокойства. Наступает решающая стадия. Надо притвориться терпеливым и заботливым: пленный не должен догадываться, что в его состоянии виноват тот, кто ведет допрос; хорошо бы даже создать впечатление, что пленный держится недостаточно стойко.

Когда Фрир, опираясь на здоровую руку, попытался устроиться поудобнее, Томас наклонился к нему.

— Позвольте, я помогу, — сказал он и переложил одну из подушек, но так, что от этого раненому не стало легче.

— Видите ли, то, что вас ранили во время вылазки, было следствием решения вернуться сюда и взяться за оружие. Решение дурацкое, но вы его твердо держались. Иное дело — дать себя повесить сейчас. Во-первых, ваши друзья ничего не узнают. Об этом мы позаботимся, так как нам выгодно, чтобы они считали, будто вы переметнулись на нашу сторону. Ваша смерть совершенно бессмысленный жест, все равно как если бы вы скрылись и без видимых причин пустили бы себе пулю в лоб.