Выбор оружия - [70]

— Но феодализм все-таки погиб, — Фрир позволил себе сухо улыбнуться. — Великие перемены всегда начинаются с мелких преждевременных выступлений.

— Лишь в том случае, когда народ такой отсталый, что не способен дождаться своего часа.

— Или такой забитый, — улыбка обозначилась резче. — Вы, видно, затем и прибыли сюда, чтобы посоветовать народу, когда ему лучше восстать.

— Я хотел бы устранить самую необходимость восстания. И к этому у нас только один путь — своими руками даровать то, что вы хотите взять силой.

— Так не бывает. Перелистайте историю своей страны и найдите хоть один случай, когда привилегированные слои сдавались добровольно.

— Ничего, еще не поздно, если это случится и сейчас — Томас вдруг наклонился вперед, пальцы вцепились в спинку стула так, что побелели косточки. — Вас это пугает, а? Вы боитесь, что мы вдруг выполним свои обещания? Ведь тогда обнаружится, что можно обойтись и без насилия, а сколько раз вы к нему прибегали. В мирной стране, где народ получил свободу, ваша шайка станет посмешищем, сборищем крикунов, которые под страхом смерти требуют справедливости.

Фрир даже заморгал от неожиданности. Возбужденная, быстрая речь Томаса изменила весь темп разговора, и снова застала его врасплох.

— Но под именем свободы им могут всучить то, что не имеет с ней ничего общего, — слабо запротестовал он.

— Не очень-то вы высоко цените ум этих людей, если еще надо разъяснять, досталось ли им то, за что они боролись. Видно, считаете, что только вам дано знать, чего они хотят, и только из ваших рук могут они это получить.

— Им незачем получать свободу из чужих рук. Если она что-нибудь значит для них, они должны ее завоевать. — Он, конечно, понимал, что Томас изображает повстанцев в нужном ему свете. — Для вас существуют лишь вожаки и покорная толпа. Очевидно, люди вашего толка не способны понять, что наши вожди и есть народ, наиболее политически зрелая его часть.

— То-то вы и убиваете многих из народа? Видно, они не признают своего единства с вами.

— Вовсе не многих! — почти выкрикнул Фрир. Томас почувствовал, что попал на открытый нерв, который терзает пленного.

— Молчали бы. Я видел фотографии несчастных жертв,

— Только тех, кто связал свою судьбу с вами.

— Значит, чем больше людей свяжут свои судьбы с единственной властью, которая может дать стране мир, тем больше придётся вам убивать, так, что ли?

— Этого не случится! — резко запротестовал Фрир. — Не станет народ связывать свои интересы с теми, кто его грабит!

— Грабит! — Смех Томаса звучал театрально, он сам это почувствовал. Ничего не поделаешь, надо привыкать к новым интонациям собственного голоса: он шел к своей цели, и логика намерений заводила его в такие дебри, где все принципы повисали в воздухе, а голос менялся и дребезжал, точно автомобиль на мосту, когда внизу пустота. — Ваши представления о колониализме сильно устарели. Как, впрочем, и большинство ваших взглядов, не правда ли? В нынешнем мире колонии стали обузой. Они обходятся себе дороже. Мы отказываемся от них, где только можем, — разумеется, если это не влечет за собой явного ухудшения судьбы народа.

— Если это не влечет за собой потерю капиталовложений, — поправил Фрир. Но он понимал бессмысленность спора. — К чему все это? Если бы я мог заставить вас признаться, что изменились лишь устаревшие формы эксплуатации, вы не сидели бы здесь. — И добавил, немного помолчав: — Да, если бы там, дома, я мог найти достаточно людей, способных понять это, меня бы тоже здесь не было.

— Безусловно, — саркастически подхватил Томас, — совсем забыл, ведь вы — единственный подлинный гуманист, которого на сегодняшний день породила наша страна. Жаль, что вы так и не усвоили простую истину, что добрые дела надо творить у себя дома.

— Борьба повсюду одна, — в голосе слышалась усталость. — По мере того как выдыхается экономика империи, внутри страны снова явственнее проступают черты классовой борьбы.

— Значит, ради того, чтобы вызвать перемены там, на родине, где люди вполне довольны, вы вовлекаете в безнадежную войну народ этой страны и убиваете всех инакомыслящих? Мне это непонятно!

— Что толку спорить! — Фрир пожал плечами.

Но Томас никогда не допускал, чтоб беседа зашла в тупик. Если упорство пленного закрыло прямой путь, надо с ходу найти окольный. И ни в коем случае не продолжать спор, если он подчеркивает различие их политических взглядов: это только ослабляет давление, которое в его силах.

— Вы считаете, что я не способен оценить мотивы, побудившие вас сделать то, что вы сделали. Хотите — верьте, хотите — нет, но они не так далеки от того, что испытываю я сам. — Он остановился, закурил и, переводя разговор на другую тему, продолжал медленнее и спокойнее: — Ведь мы же родились в одной стране, примерно в те же годы и, насколько я понимаю, росли в одинаковых условиях. Оба участвовали в одной войне и наверняка храним множество общих воспоминаний. Простите… — он предложил пленному сигарету.

Фрир машинально протянул руку, но удержался и отрицательно покачал головой. Эта игра повторялась уже не раз: один как бы невзначай предлагал, другой неизменно отказывался.