Выбор - [40]

Когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать; ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас[26].

Я осторожно закрыл Библию и впервые за две недели почувствовал, что нахожусь в гармонии с самим собой.

В десять пятнадцать Дэвид Коронет провел меня через просторную раздевалку стадиона «Янки», и мы вошли в переполненный дагаут[27], где я пожал руку доктору Пилу и трем выступившим уже ораторам, пожелавшим мне удачи. Прямо за основной базой была установлена огромная сцена, а тысячи складных стульев занимали внутреннюю часть поля. Далеко в центре внешнего поля я увидел уменьшенную копию Башни Успеха, вокруг которой маршировал, играя, духовой оркестр. Трибуны были забиты до отказа, толпа принялась скандировать: «Мистер Успех! Мистер Успех! Нам нужен мистер Успех!» Сколько раз на этом самом клочке земли раздавались схожие приветствия Руту, Геригу, Димаджио, Мэнтли и Мариси?[28] Я оцепенел и едва удержался, чтобы не сбежать. Скрыться. Не важно где!

Чья-то рука опустилась на правое плечо. Дэвид указал на три телевизионные камеры на штативах: две были установлены на лицевых линиях поля, а третья – на небольшом постаменте над насыпью питчера.

– Тот паренек в кепке для гольфа, у камеры на третьей базе, – прокричал Дэвид мне на ухо, – режиссер программы. Когда он подаст мне знак, я выйду, поднимусь на сцену, подойду к микрофону и представлю тебя. Как только услышишь: «Давайте-ка послушаем, что скажет нам мистер Успех!», выходи, не торопясь. Спокойно поднимайся по ступенькам. Поддай им жару. Пусть аплодисменты снесут над трибунами крышу. Уяснил?

Я кивнул.

– А где твои заметки? – забеспокоился он.

– Обойдусь без них.

– Ну даешь! Двадцать три минуты импровизации?

– Не совсем.

Из-за рева толпы я едва его слышал.

– Не совсем? Что ты этим хочешь сказать?

Тут человек в кепке для гольфа подал нам знак.

– Надеюсь, парень, ты знаешь, что делаешь, – прокричал Дэвид. – Удачи тебе!

– Спасибо, – поблагодарил я его, прочистил горло и достал носовой платок, чтобы вытереть со лба нервную испарину. – Боже, – прошептал я, – спаси и помилуй!

– Кстати, Марк, великолепно выглядишь, – оглянувшись, прокричал Дэвид, направляясь к сцене. – Костюмчик что надо. Весьма элегантный. И красный галстук тебе к лицу!

XX

НЕ ПОМНЮ, КАК ПРОИЗНОСИЛ РЕЧЬ. Помню, что вышел на расцвеченную флагами сцену с батареей микрофонов по центру, махал рукой и нервно улыбался в ответ на бурные аплодисменты.

Еще помню, как в конце выступления раскланивался и посылал воздушные поцелуи в колышущийся океан улыбающихся лиц. Позже Дэвид восторженно поведал: овации длились не менее двадцати минут. Из самой речи – ни слова. Полный ноль! Даже после того как Луиза прокрутила мне ее по видеомагнитофону, я не смог идентифицировать ни единой произнесенной тогда фразы.

Через пять дней после выступления на стадионе «Янки», в воскресенье 3 октября, «Goliath Books» поместила рекламу, занявшую целую страницу в тридцати ведущих газетах страны, где дословно была приведена моя речь. Правда, без вступительного приветствия и благодарности Дэвиду Коронету за великолепное представление меня публике.

Далее привожу запись этого выступления, напечатанного в одной из газет.

Ключ к лучшей жизни

Мужчина или женщина… чем бы ты ни был сейчас занят, но когда твоего слуха достигнут мои слова, оторвись от трудов своих тяжких и повседневных забот и протяни мне свою руку. Давай отправимся в путь познания, в дальнее путешествие духа, которое, надеюсь, изменит твою жизнь к лучшему.

Мы, ты и я не станем искать золото, серебро или нефть. Мы поищем нечто более ценное – ключ, обыкновенный ключ, открывающий двери нашей темницы и освобождающий нас от бремени несчастий, неискренности и неудач. И тогда у нас появится возможность реализовать свои мечты. Этот же ключ, если повезет его найти, откроет секретную дверцу клетки, где пребывает все человечество, и даст ответ на вопрос, веками мучавший людей…

Есть ли лучшая жизнь?

Нам внушают, что человек – всего-навсего неразумная особь, неспособная ничему научиться, если ее не обучать. Он изначально не может ни говорить, ни ходить, ни есть – ничего не умеет, только плачет.

За прошедшие века мы многому научились, но с возросшим знанием наш плач не ослаб. Слезы отчаяния, неудач, крушения надежд, жалости к себе, беспомощности и страха также имеют место быть среди нас, как и во времена Гомера, сокрушавшегося, что из всех созданий, дышащих воздухом и ползающих по земной тверди, не сыскать печальнее, чем человек.

Почему так происходит? Почему мы такие несчастные? Разве не нам говорили, что мы созданы по образу и подобию Божьему? Не нам ли даровано владычество над сим миром? Когда же мы отказались от своего образа? Когда отреклись от своей власти? Что пошло не так? Почему мы ощущаем себя столь же несчастными, как и наши предки, чья жизнь от рождения до смерти была примитивной борьбой за существование?

Неужели Господь отвернулся от нас? Неужели он устал от нашей неспособности использовать все преимущества разума и талантов, которыми он наделил нас, а также рая, который завещал нам? Неужели он обратил свой взор на другие миры, другие галактики, оставив нас на произвол судьбы? Сделал ли он это в силу своей безграничной мудрости намеренно после того, как вложил в каждого из нас столько противоречий, вопреки знанию о том, что они приведут к неизбежным проблемам?