Выбор и путь. Заметки о современной прозе - [19]

Как это трудно — сделать нравственный выбор, поистине достойный человека! И как это мало, если говорить о преобразовании действительности, созидании подлинной лич­ности...

Если еще и еще раз присмотреться к ро­ману «Дата Туташхиа», поневоле придешь к выводу, что по самой своей внутренней структуре он скептичен по отношению к проблеме выбора. Герой романа множество раз меняет, пробует, выбирает то или иное отношение к миру, к человеку, но ни разу эта определенность не приносит ему удов­летворения, не помогает решить духовных проблем мятущегося абрага. Его предназна­чение — искать истину, и один ее вариант вряд ли способен утолить этот духовный голод.

На пути Даты есть все — и розы, и тер­нии, нет только остановки и успокоения.

Люди оказались неспособны понять, оце­нить, взять в свой духовный арсенал неисто­вое горение, высоту духовной устремленно­сти благородного абрага? Роман вовсе не подходит к таким прямолинейным утверж­дениям. Это, напомним еще раз, притча с понятными условностями жанра. Притча, помимо всего прочего, представляющая в концентрированном виде людскую алчность, бездушие, презрение к слабым, пресмыка­тельство перед сильным, злобу — все то, чего не должно быть в жизни, достойной человека, в жизни, которую он, безусловно, заслужил, в жизни, путь к которой помо­гают проложить и самоотверженные идеа­листы, подобные Дате Туташхиа.

Пафос таких романов принято называть трудным. Но он способен найти благодар­ный отклик у современного читателя, прояв­ляющего интерес к масштабным бытийным проблемам.

Наверное, широкое обращение к большим философским категориям не обходится в грузинской прозе без издержек. Может возникнуть известная перенасыщенность текста серьезными понятиями, существую­щими уже словно бы отдельно, отстраненно от конкретной человеческой психологии. Но сама интенсивность существования в современной литературе духовных и нрав­ственных ценностей — примечательное и симптоматичное явление.

Трудно представить Бачану Рамишвили вне соединения с миром общечеловеческой нравственности, вне мировоззренческих споров, которые он ведет и с соседом по больничной палате, священником Иорамом, и с самим собой. Его сознание никогда не дремлет. Здесь вовсе не обязательны оше­ломляющие философские открытия. И все же не стоит просто так, на веру принимать эту простоту... В беседе с автором этих строк Н. Думбадзе высказал соображение, особенно его подчеркнув, что писать труд­ные, сложные вещи бывает легко, а простые необыкновенно трудно. Он говорил, что ча­сто какая-то мысль кажется ясной и почти примитивной, когда она доказана, когда на эти доказательства потрачены чьи-то огром­ные усилия.

Такую точку зрения тоже нужно иметь в виду.

Бачана — человек наших дней, его раз­думья о тех, кто-стремился к истине задол­го до него, неотделимы от общих размыш­лений об окружающем, о содержании и направленности повседневных поступков. Его борьба с дельцами и взяточниками, его — для такого человека — нормальная деятельность писателя и редактора респуб­ликанской газеты имеет и чисто практиче­ский, и нравственный смысл.

Обращаясь к опыту предшествующих по­колений для ответа на многие животрепе­щущие этические вопросы, грузинская про­за, насколько можно судить, избегает по­верхностной актуализации истории. Между прошлым, нынешним и будущим устанавли­ваются органичные связи — таков характер мировосприятия, продемонстрированный пи­сателями Грузии в произведениях и на со­временную, и на историческую тему.

Уже упоминалось имя романиста. Отара Чиладзе. Подчеркнем: романиста. Ибо имен­но романы «Шел по дороге человек» и поя­вившийся совсем недавно «И всякий, кто встретится со мной...» заставили говорить о заметном имени в нашей современной лите­ратуре.

У каждой писательской репутации — ин­дивидуальная логика. Отар Чиладзе давно известен у себя на родине, да и среди зна­токов за грузинскими пределами как один из интереснейших, из самых изысканных национальных поэтов. Он автор многих по­эм, в которых очень сильно лирическое, субъективное начало... И вдруг «крупно­форматная» проза, огромные романические конструкции, тяжелые глыбы жизненного материала, перевернутые перед читателем.

В способности подвергнуть плодотворному сомнению общеизвестное есть ощутимая духовная свобода. Продемонстрировать ее соблазнительно. Но Отар Чиладзе дает свою версию прошлого, избежав ирониче­ского апокрифа как жанра. Его роман «Шел по дороге человек» движется несколь­ко иным путем, хотя авторская ирония, ав­торское сомнение время от времени про­скальзывают в интонации повествования.

На наших глазах разрушается привычная сфера древнего мифа. Разрушается в том смысле, что из него исчезают завершенность событий, однозначность характеристик, эпичность тона. Эпос — это всегда: закончи­лось, свершилось, было. В романе О. Чилад­зе все бурлит, клокочет, складывается, уми­рает и рождается заново. Высокое смешано с низким, прекрасное с уродливым, и роман может быть признан ироничным в том смысле, что он показывает: смотрите, сколь пестра и многомерна людская жизнь, как много в ней обыденного и обычного, а мно­го столетий спустя она предстанет в эпи­ческом ореоле, очищенная и возвышенная, и триумфальной походкой героев пройдут нынешние, покрытые пылью дорог и сраже­ний, далеко не всегда презентабельные дей­ствующие лица.