Вятские парни - [5]
Весь вечер размышлял он над странным поведением Кольки. «Ударил чем-то тяжелым. Явно из-за Наташи. Почувствовал угрызения совести и преподнес лакомства, как маленькому».
Медленно тянулись однообразные дни. Наташа не напоминала о себе. Митины родные, жившие в уездном городке, о случившемся ничего не знали. Навестила его как-то лишь тетя Сима, рассыльная телеграфа, и та — по поручению сослуживцев.
Накануне выписки Митя попросил у сестры листок бумаги и карандаш. Захотелось письменно поблагодарить Ганцырева. Получились стихи.
Но случай столкнул лицом к лицу Митю с Колькой. Встретились на пожаре.
В глухой час загорелся на углу Спенчинской и Раздерихинской улиц двухэтажный дом. Бревенчатое строение вскоре запылало костром.
Огонь в неистовстве корежил железные листы кровли, трещал, показывал оранжевые языки из окон.
Колька и другие ребята, прибежавшие на пожар, сразу же стали помогать растерявшимся жильцам. Кашляя от удушливого чада, вытаскивали из пекла все, что попадало под руку: столы, стулья, самовар, посуду, зеркало, картину в багете, детские игрушки.
Беснующееся пламя уже теряло свою силу, когда из-за угла на Спенчинскую вылетели красные колесницы щеголеватого брандмейстера Талерко. Коренник, задрав красивую голову под дугой и оглушительно гремя колокольцом, мчал вперед, крылатые пристяжные стлались гривами по земле, сам брандмейстер, в сверкающем головном уборе римского военачальника, стоял в театральной позе на ступеньке коляски. По мановению его руки в кожаной перчатке ездовой осадил коней у догорающего дома.
Талерко тотчас же начал действовать. Замелькали медные каски. Спустили на землю насос. Из брандспойта вырвалась упругая струя воды и металлической дугой перекинулась над улицей.
Помогая пожарникам качать насос, Колька оказался в паре с Митей. Оба чумазые, мельком взглянули друг дружке в глаза и еще сильнее навалились на ручку насоса.
А Талерко орал на толпившихся зрителей, командовал пожарными.
— Тюнькин, убери лестницу! Крокулев, Загузин, смелее баграми! Ать-два, ать-два! — рубил брандмейстер рукой воздух, любуясь усердием насосников.
Зря потели, зря лезли из кожи. Огонь, успевший сделать свое страшное дело, уже уполз под черные потрескивающие бревна, под маслянистые от сажи кирпичи и задохнулся там. Исчезли, как видение, пожарные. Разошлись по домам зеваки. Остались подле вытащенного скарба одни погорельцы и среди них на большом узле спящая девочка с чумазой спасенной куклой.
Уже светало. Слышались голоса пробуждающихся птиц. На ветке плакучей березы висела тяжелой каплей одинокая звезда. Рождался новый день. От пепелища несло ядовитым дымком. Две черные полуразрушенные печи торчали как памятники проспавшим пожарным.
После горячей физической работы спать не хотелось. Митя решил домой не торопиться — не стоило беспокоить хозяйку.
В пустынных улицах было еще тихо.
Вспомнилась Наташа — смешливая, гибкая, с узкой талией. Вот уже скоро месяц, как он не видел ее да и не пытался. Что-то удерживало от встречи. Об еще не разобрался — что именно.
Его размышления прервал Колькин окрик:
— Эй, дружище, подожди!
Митя обернулся и остановился:
— Чего тебе?
— Поговорить надо, понимаешь?
— Что ж, давай поговорим.
Колька приблизился к Мите вплотную, глаза в глаза. Потом отступил на шаг и подставил щеку.
— Ну, ударь, пожалуйста, — умоляюще попросил он. — Ударь так, чтобы с копыт. Можешь по башке. Ну?
Митя потупился, устало улыбнулся:
— Я думал — ты что хорошее скажешь. Не дури, чудило луковицкое. Была обида, так я ее твоими пирожными заел. Кстати, спасибо за гостинец.
Колька поморщился:
— Ты шутишь. А я серьезно.
— И я серьезно. Не до шуток, — и Митя протянул Кольке руку.
— Вот черт, какой ты! — воскликнул просиявший Колька, стискивая Митину руку.
Они огляделись, сели на ближайшую скамейку, оба с пятнами сажи на лице. Митя достал из кармана пачку папирос с иностранным названием «Руа» и предложил Кольке. Тот усмехнулся:
— Трубка мира, как у индейцев? Хоть и не курящий, но ради такого события давай. Тебя как звать?
— Дмитрий. Зови Митей. Служу, как тебе известно, в трясучем департаменте.
— А я Колька Черный, гимназист. У нас в семье, кроме матери, все в папашину масть — цыганистые.
Он почмокал погасшей папиросой, прикурил от Митиной, продолжал:
— Скажи ты мне, по правде скажи, ты ведь знал мою фамилию, знал, а почему не выдал? Про фуражечку обмолвился, а что под козырьком — промолчал. Почему? Я всю ночь не спал, когда прочитал в газете. Не то, чтобы боялся чего, а понял, что зря я тебя и что ты думаешь: из-за Наташи. Нет, не из-за нее. Просто на нашей Луковицкой испокон веков это самое. Обидно, что сунуло тебя под руку. Я не оправдываюсь, смотри. Еще не поздно в полицию заявить. Не отопрусь!
Колька поперхнулся дымом — закашлялся. Митя выдернул у него папироску и с усмешкой:
Главные герои романа – К. Маркс и Ф. Энгельс – появляются перед читателем в напряженные дни революции 1848 – 1849 годов. Мы видим великих революционеров на всем протяжении их жизни: за письменным столом и на баррикадах, в редакционных кабинетах, в беседах с друзьями и в идейных спорах с противниками, в заботах о текущем дне и в размышлениях о будущем человечества – и всегда они остаются людьми большой души, глубокого ума, ярких, своеобразных характеров, людьми мысли, принципа, чести.Публикации автора о Марксе и Энгельсе: – отдельные рассказы в периодической печати (с 1959); – «Ничего, кроме всей жизни» (1971, 1975); – «Его назовут генералом» (1978); – «Эоловы арфы» (1982, 1983, 1986); – «Я все еще влюблен» (1987).
«Редко где найдется столько мрачных, резких и странных влияний на душу человека, как в Петербурге… Здесь и на улицах как в комнатах без форточек». Ф. М. Достоевский «Преступление и наказание» «… Петербург, не знаю почему, для меня всегда казался какою-то тайною. Еще с детства, почти затерянный, заброшенный в Петербург, я как-то все боялся его». Ф. М. Достоевский «Петербургские сновидения»Строительство Северной столицы началось на местах многочисленных языческих капищ и колдовских шведских местах. Именно это и послужило причиной того, что город стали считать проклятым. Плохой славой пользуется и Михайловский замок, где заговорщики убили Павла I.
Конец XIX века, научно-технический прогресс набирает темпы, вовсю идут дебаты по медицинским вопросам. Эмансипированная вдова Кора Сиборн после смерти мужа решает покинуть Лондон и перебраться в уютную деревушку в графстве Эссекс, где местным викарием служит Уилл Рэнсом. Уже который день деревня взбудоражена слухами о мифическом змее, что объявился в окрестных болотах и питается человеческой плотью. Кора, увлеченная натуралистка и энтузиастка научного знания, не верит ни в каких сказочных драконов и решает отыскать причину странных россказней.
Когда-то своим актерским талантом и красотой Вивьен покорила Голливуд. В лице очаровательного Джио Моретти она обрела любовь, после чего пара переехала в старинное родовое поместье. Сказка, о которой мечтает каждая женщина, стала явью. Но те дни канули в прошлое, блеск славы потускнел, а пламя любви угасло… Страшное событие, произошедшее в замке, разрушило счастье Вивьен. Теперь она живет в одиночестве в старинном особняке Барбароссы, храня его секреты. Но в жизни героини появляется молодая горничная Люси.
Генезис «интеллигентской» русофобии Б. Садовской попытался раскрыть в обращенной к эпохе императора Николая I повести «Кровавая звезда», масштабной по содержанию и поставленным вопросам. Повесть эту можно воспринимать в качестве своеобразного пролога к «Шестому часу»; впрочем, она, может быть, и написана как раз с этой целью. Кровавая звезда здесь — «темно-красный пятиугольник» (который после 1917 года большевики сделают своей государственной эмблемой), символ масонских кругов, по сути своей — такова концепция автора — антирусских, антиправославных, антимонархических. В «Кровавой звезде» рассказывается, как идеологам русофобии (иностранцам! — такой акцент важен для автора) удалось вовлечь в свои сети цесаревича Александра, будущего императора-освободителя Александра II.
Андрей Ефимович Зарин (1862–1929) известен российскому читателю своими историческими произведениями. В сборник включены два романа писателя: «Северный богатырь» — о событиях, происходивших в 1702 г. во время русско-шведской войны, и «Живой мертвец» — посвященный времени царствования императора Павла I. Они воссоздают жизнь России XVIII века.