Вячик Слонимиров и его путешествие в непонятное - [8]

Шрифт
Интервал

Кичовые картинки с котами и купидонами располагались на одной полке с аутентичными античными амфорами, оставшимися тут, по-видимому, от каких-то академических выставок прошедших годов. Уроды в банках, пригодных скорее для маринадов, нежели для людей, возвышались на изысканных восточных подносах. В африканской керамической чаше — глиняный горшок с каким-то засохшим растением, на стульях в стиле Луи-Каторз — гора грязной посуды, в уральской шкатулке из камня «змеевик» — прах, грязь, тлен и песок. Иногда пыльная стопка книг или картина в массивной раме золотого багета перегораживали проход. На поломанных пластмассовых вешалках — небрежно накинутые парчовые камзолы, несомненно мавританского происхождения. Некоторые из полок изнутри заклеены плотной бумагой. Одна дверца была приоткрыта. Вячик, проходя мимо, заглянул было внутрь и в ужасе отшатнулся. С полки на него смотрело несколько человеческих черепов. Они встретили появление Вячика жизнерадостным оскалом. К каждой мертвой голове была привязана бирочка с тщательно выписанными латинизмами.

«Имена и фамилии таких же, как я, попавших сюда и сгинувших тут человеков?» — с ужасом подумал он, а дверца, издав отвратительный скрип, только утвердила его в наихудших подозрениях. Из одной из склянок внимательно наблюдал за происходящим налитый кровью заспиртованный человеческий глаз. Вячика прошиб холодный пот. Стоп! Стоп.

Он решил перевести дух и взять себя в руки. «Ну и что, в самом деле? Попал в какой-то идиотский музей или склад. Скоро, ой скоро все разьяснится и виновники понесут заслуженное возмездие в рамках гражданского иска!» С застекленных полок тем временем на Вячика пялились, не мигая, чучела разнообразных животных и птиц. Его собственное отражение, двигавшееся в стеклах, оживляло выражение неопределенной угрозы в раскрытых зрачках то одной из невинно убиенных Божьих тварей, то другой. Были тут и твари живые. Всегдашние обитатели заброшенных помещений, крысы, бросались врассыпную, когда он входил в очередную залу, и шуршали за стенами. Имелись и насекомые, во всяком случае, Вячик определенно чувствовал, как кто-то очень мелкий, проникнув к нему под одежду, ползает по телу и активно покусывает его под пальто.

Анфилады, в которых двигался Вячик, время от времени открывались в стороны буколическими ландшафтами и казались настолько правдоподобными, что хотелось завести пару-тройку овечек и остаться тут навсегда, время от времени наслаждаясь их обществом. Однако стоило Вячику сойти с тропы и сделать несколько шагов, как пейзажи неизменно оказывались нарисованной декорацией, театральным задником из грубой крашеной холстины. Ему казалось, что, сверни он вправо или налево, он наверняка вышел бы к какому-либо человеческому жилью. Время от времени до него доносились приглушенные звуки музыки и обрывки невнятных разговоров. На горизонте появлялись дымки и ощутимо пахло кухней. Из этого можно было сделать вывод, что где-то поблизости жили люди и даже готовили себе еду. Люди эти, правда, если это действительно были они, предпочитали не показываться на поверхности и при его приближении замолкали, так что, где они конкретно располагались, выяснить он также не мог.

И вдруг — эврика! (что, как известно, означает: нашел!) — в углу зала, справа, Вячик увидел табличку с надписью «EXIT», которая, имея в виду скандинавские ассоциации, теперь уже воспринималась двояко. Растолкав на ходу чучела, разодетые в костюмы всех времен и народов, Вячик устремился туда. Ну и что? Пустая комнатка, можно сказать — закуток. В углу — ведро и швабра с ободранной щеткой. Но здесь — лифт! Предвкушая освобождение, Вячик ввалился в кабину и пальцем прижал до отказа кнопку первого этажа. Двери закрылись, и лифт деловито загудел. Произошел и некоторый турбуланс. Через минуту двери открылись, и Вячик шагнул из кабины. Ведро и швабра с ободранной щеткой… как похоже на каморку, из которой он только что переместился. Те же пугала, надвинув разномастные шляпы, ермолки-камилавки, декадентские береты и пролетарские кепи, смотрели высокомерно. «Тэк-с, ошибочка. Я попал сюда из подземки, — впрочем, в этом он был не уверен. — Значит, нужно жать кнопку верхнего этажа!» Вячик снова вошел в кабину. Двери затворились. Некоторое время он опять куда-то ехал, во всяком случае лифт снова гудел и поскрипывал. Однако, когда двери открылись, пугала вновь приветствовали его, еле сдерживая усмешечки. Он нажимал на все кнопки, но ни одна попытка не увенчалась успехом. Деловито погудев, кабина неизменно останавливалась напротив зала с пугалами…

«Надо было ехать прямо домой, зачем я связался к этими черномазыми девками», — думал Вячик, по крупицам восстанавливая содеянное и ужасаясь тому, как все дальше и дальше в бездну влекут последствия его безобразных в своем идиотизме поступков. В душе крепло родственное отчаянию чувство. Впрочем, это и было отчаяние.

Тут его осенило: Вячик вдавил до упора кнопку аварийного вызова. Сейчас явится какой-нибудь местный мудила-монтер и выведет меня отсюда! Ожидая, Вячик придумывал этого бога по своему образу и подобию, как и подобает творить богов, даже дал ему в руки потертый чемоданчик. Но этот бог оказался ленив или пьян (как это часто бывает с богами), а может, просто был недоволен таким вот образом и подобием? Могли бы, в крайнем случае, прислать и богиню…


Рекомендуем почитать
Золото имеет привкус свинца

Начальник охраны прииска полковник Олег Курбатов внимательно проверил документы майора и достал из сейфа накладную на груз, приготовленную еще два дня тому назад, когда ему неожиданно позвонили из Главного управления лагерей по Колымскому краю с приказом подготовить к отправке двух тонн золота в слитках, замаскированного под свинцовые чушки. Работу по камуфляжу золота поручили двум офицерам КГБ, прикомандированным к прииску «Матросский» и по совместительству к двум лагерям с политическими и особо опасными преступниками, растянувших свою колючку по периметру в несколько десятков километров по вечной мерзлоте сурового, неприветливого края.


Распад

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Человек из тридцать девятого

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Кратолюция. 1.3.1. Флэш Пинтииба |1|

Грозные, способные в теории поцарапать Солнце флоты индостанской и латино-американской космоцивов с одной стороны и изворотливые кассумкраты Юпитера, профессионалы звездных битв, кассумкраты Облака Оорта с другой разлетались в разные стороны от Юпитера.«Буйволы», сами того не ведая, брали разбег. А их разведение расслабило геополитическое пространство, приоткрыло разрывы и окна, чтобы разглядеть поступь «маленьких людей», невидимых за громкими светилами вроде «Вершителей» и «Координаторов».


Кратолюция. 1.0.1. Кассумкратия

Произвол, инициатива, подвиг — три бариона будущего развития человеческих цивилизаций, отразившиеся в цивилизационных надстройках — «кратиях», а процесс их развития — в «кратолюции» с закономерным концом.У кратолюции есть свой исток, есть свое ядро, есть свои эксцессы и повсеместно уважаемые форматы и, разумеется, есть свой внутренний провокатор, градусник, икона для подражания и раздражения…


Кэлками. Том 1

Имя Константина Ханькана — это замечательное и удивительное явление, ярчайшая звезда на небосводе современной литературы территории. Со времен Олега Куваева и Альберта Мифтахутдинова не было в магаданской прозе столь заметного писателя. Его повести и рассказы, представленные в этом двухтомнике, удивительно национальны, его проза этнична по своей философии и пониманию жизни. Писатель удивительно естественен в изображении бытия своего народа, природы Севера и целого мира. Естественность, гармоничность — цель всей творческой жизни для многих литераторов, Константину Ханькану они дарованы свыше. Человеку современной, выхолощенной цивилизацией жизни может показаться, что его повести и рассказы недостаточно динамичны, что в них много этнографических описаний, эпизодов, связанных с охотой, рыбалкой, бытом.