Вячик Слонимиров и его путешествие в непонятное - [17]
8
Когда он вернулся в первоначальную позицию у шифоньера, Гульнара еще не материализовалась в здешнем пространстве. «Задержалась на работе или ушла, не дождавшись? Это если она вообще приходила. А если и приходила, то откуда известно, что она захочет прийти еще?» — размышлял про себя Вячик. На всякий случай, все же он решил побриться и принять душ. Вряд ли она ушла на работу с утра, скорее — во вторую смену. Впрочем, неизвестно, сколько он находился «под часами внешнего наблюдателя» (Вячик в очередной раз посмотрел на верный «Лонжин», который хотя и исправно тикал, но по-прежнему показывал половину четвертого). «Нет, она не придет», — решил он и огорчился. Минут через пятнадцать, тем не менее, вымытый и благоухающий, чинно сидел в комнатке у телефона, делал вид, что рассматривает альбомы современной живописи.
Жизнь имитирует искусство, это известно. Поэтому через несколько минут, подчиняясь, как видно, общей драматургии сюжета, Гульнара действительно материализовалась:
— Привет! Вот, зашла извиниться, что так неожиданно исчезла. Надо было срочно на работу, и видите, как задержали. А вы на меня обиделись, да?
Определенно в ее тоне сегодня присутствовало некоторое кокетство. Вячик поднялся ей навстречу:
— Что вы, какие обиды…
— Чего это ты хромаешь? — Девушка легко и естественно перешла на «ты».
— Да вот… спрыгнул неудачно…
— На чердаке был? — Она кокетливо склонила голову. — Я тут все закоулки знаю, начинала гидом работать. Работала и всем раздавала клубочки. — Она засмеялась, сверкнула зелеными глазищами из-под ресниц. — А потом эти залы закрыли, хотели тут запасники сделать, но они оказались отрезанными. Теперь собираются делать аттракционы.
Это уже была какая-никакая, но полезная информация. И хотя Вячик не совсем понял, кто собирался тут делать запасники, а потом решил построить аттракционы, ему надо было воспользоваться счастливым обстоятельством возвращения Гульнары, чтобы поподробнее расспросить ее… Однако сначала хорошо было бы слегка подкрепиться для храбрости.
— Скажи, — Вячик тоже решил перейти с Гулей на «ты», — есть у вас что-нибудь выпить? Меня Сарафанов угощал, но больше нет, да не много и было… Мне не совсем удобно хозяйничать, тем более с непривычки (сплошная, короче, рефлексия).
— Конечно, что тебе налить? — Так же просто и весело, легко и конкретно, похоже, решались все вопросы в жизни этой девушки, как, впрочем, и многих других, такого же возраста.
— А что, тут и выбор есть?
— Конечно, выбор есть всегда.
— Тогда джин-тоник, пожалуйста.
— Легко. — Гульнара легким движением руки открыла дверцу буфета. — Знаешь, Сарафанов называет это — «дзен-тоник», правда умора? Та же можжевеловая с сельтерской, только пьется не с лимоном, а со смирением. Кстати, ты не знаешь, что такое «смирений»? Сарафанов так и не объяснил. Это травка какая-то или фрукт?
— Что-то вроде того…
Вячик мог поклясться, что обшаривал эти полки неоднократно. Ничего подобного там раньше не было, а Гульнара теперь так вот запросто вытаскивала на свет Божий полугаллонную бутыль «Бифитера» с нарядным королевским гвардейцем на этикетке. Затем из холодильника таким же волшебным способом появилась большая пластиковая бутылка с тоником. Это было непостижимо. Впрочем, он был знаком с популярной в свое время и, по его мнению, незаслуженно забытой теорией перекрещения снов, согласно которой снящиеся человеку люди привносят в его сны элементы собственных (как, например, этот «дзен-тоник»), и некоторое время, пока они друг другу снятся, сны как бы перекрещиваются, а затем расходятся в разные стороны. При этом, разумеется, исчезает и выпивка и закуска. Понятно, что Вячику хотелось как можно дольше оставаться в сне Гульнары, который, уже не в теории, а на практике, выгодно отличался от его собственного изобилием продтоваров.
Ему было знакомо это ощущение. В юности он испытывал нечто подобное, шагая в дрянном резиновом пальтуганчике и разбитых «скороходовских» туфлях мимо окон магазина «Березка». Широкие витрины этого заведения, располагавшегося рядом с авиакассами в начале Невского проспекта, тогда казались ему распахнутыми по ошибке окнами другого, кайфовейшего измерения, в котором хотелось немедленно попросить политического убежища. Позже такими окнами для него стали иностранные журналы с картинками, которые воспринимались как смутное подтверждение существования какой-то иной реальности. Так оно, конечно, и было, в метафизическом, понятно, смысле. Это потом уже витрины разнообразных «Березок», «Каштанов» и прочих валютников-сертификатников убрали с глаз, слишком уж было невыносимо это не поддающееся никаким марксистским классификациям противоречие между желаемым и действительным, даже и для наиболее сознательных граждан. Опять-таки, в метафизическом смысле. Следующим окном в параллельное измерение для Вячика стал израильский вызов и брошюрки о счастливой жизни в киббуце, очередь в посольство Голландии и рейс «Аэрофлота» по маршруту Ленинград-Вена. Впрочем, это уже было не окно, а, собственно, дверь. А для него лично — начало нового сна.
Таким же образом люди в здешних местах (если это действительно были они) топили печи и готовили себе еду, а на самом деле могли находиться в другом сне, своем собственном (или, например, сарафановском), и от их вкусной и здоровой пищи в Вячиков сон просачивались лишь отдаленные манящие запахи. Так вот, именно из своего сна Гульнара теперь с такой простотой и изяществом доставала джин, тоник, кубики льда и желтый, как полная луна в украинских пейзажах Архипа Куинджи, лимон.
Перед Вами необычный сборник рассказов, ведь главными героями и рассказчиками в них являются аляскинские маламуты и сибирские хаски. Они поделятся с Вами забавными, серьезными и печальными событиями своей четвероногой жизни. Эта книга — попытка людей взглянуть на мир глазами своих младших братьев, хотя бы в фантазиях представить, как воспринимают нас, хозяев, наши любимцы. Итак, вы готовы взглянуть на мир глазами собак?
Что будет с нашей планетой завтра, если человек не прекратит варварски истреблять природные богатства? Этот вопрос остро звучит в новом романе Й. М. Зиммеля, в котором есть все: интриги и убийства, продажные политики и отважные журналисты, и, конечно, настоящая любовь. Выдающиеся писатели и ученые пытаются предотвратить гибель всего живого на нашей планете, чтобы каждый приходящий в этот мир ребенок услышал, как вновь и вновь весной поет свою песню жаворонок.
Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…
Посвящается Дине Дурбин - актрисе, певице. Жене, матери, хозяйке дома. Просто человеку. Ее история потрясающа, необычна, во многом уникальна. Этот рассказ - мой скромный посильный подарок ей и тем, кто помнит. Для лучшего понимания рассказа стоит знать биографию Дины хотя бы поверхностно.
«Отранто» — второй роман итальянского писателя Роберто Котронео, с которым мы знакомим российского читателя. «Отранто» — книга о снах и о свершении предначертаний. Ее главный герой — свет. Это свет северных и южных краев, светотень Рембрандта и тени от замка и стен средневекового города. Голландская художница приезжает в Отранто, самый восточный город Италии, чтобы принять участие в реставрации грандиозной напольной мозаики кафедрального собора. Постепенно она начинает понимать, что ее появление здесь предопределено таинственной историей, нити которой тянутся из глубины веков, образуя неожиданные и загадочные переплетения. Смысл этих переплетений проясняется только к концу повествования об истине и случайности, о святости и неизбежности.