Вячик Слонимиров и его путешествие в непонятное - [16]

Недалеко от себя он заметил валун, отличавшийся по размеру от остальных. Его расположение в центре зала и удобная для сидения форма не оставляли сомнения, для чего он здесь находится. Вячик принял приглашение и сел. Тут же в нескольких шагах от него что-то шевельнулось и снова замерло, исчезло, затихло. Неужели живая ящерица? Кто-то, средних размеров, прыгнул откуда-то и куда-то. Пустынная жизнь бурлила (если так можно выразиться) на этом искусственно созданном островке и различные твари, оставшиеся без присмотра, наслаждались свободой и самостоятельностью, во всех отношениях вели свою жизнь в обыкновенном порядке. Вячик снова поймал себя на том, что забыл о цели прогулки.

Он было встал и направился дальше, когда легкое движение сзади и сбоку, пойманное периферическим зрением, заставило его замереть. Характерное шипение, изгиб и капюшон не оставляли сомнения. Рубашка вмиг стала мокрой и узкой. Это была королева змей. Застыла, глядя перед собой, казалось, наслаждаясь оцепенением жертвы. Но это уже было слишком.

Переборщили! Кобра, сделав какое-то неестественное движение, юркнула обратно под камень. Наверняка это была очередная мистификация Сарафанова, он и отправил меня сюда, чтобы я с Гулей поменьше кокетничал. Ревнует, конечно, но к чему, собственно, ревновать? Я и не кокетничал вовсе. Тут Вячику пришлось признать, что он слегка лукавит с самим собой. Сарафанов поначалу производил впечатление безобидного ботаника, однако с ним было не все так просто. Надо быть с этой парочкой поосторожнее. Тут Вячик в очередной раз поймал себя на том, что думает не о поисках выхода, а о Гульнаре, или как звали эту девушку типа виденье, с непонятными намерениями заглянувшую в его ограниченный солитьюд?

Воспоминание о пережитом страхе раздражало. Сарафанов, скорее всего, стал придумывать свои шизоидные штучки, наблюдая явления этого свободно живущего (возможно, мыслящего) музея-свалки, внутри которого, или которой, таинственным образом зародилась особая жизнь. Или сами эти загадочные жизненные формы (кем бы они ни были), насмотревшись на безобидные до поры чудачества Сарафанова, стали выделывать что-то подобное? Так или иначе, Вячик не мог относиться к этим фокусам легкомысленно. Мало ли что придет, образно говоря, в голову этим существам или существу — мыслящей свалке, — ох-ох…

Однако пока его жизни, кажется, не угрожала непосредственная опасность. Вячик успокоился и даже о кобре вспоминал теперь с некоторым юмором. Где-то вдали пел однообразную песню кочевник. Поблизости, по замыслу авторов этой фантасмагории, если они вообще были, должен был бы материализоваться и караван, но его пока что не было видно. Зато у входа в следующий зал лежал в развратной позе импровизированный сфинкс. Тело ему заменяло обезглавленное, сильно траченное молью или мышами чучело льва, а «человеческую» голову от валявшегося тут же растерзанного манекена ему приставили сверху. Один глаз у сфинкса был подкрашен тенями, другой, наоборот, подбит, обведен ярко-красной помадой (не иначе Гульнара упражнялась). В лапах сфинкс держал табличку. Подойдя ближе, Вячик прочел неряшливый машинописный текст: «Сейчас я загадаю вам загадку»… Загадку, дрянь такая, он собирается загадать! Нечто подобное, Вячик припоминал, в древности происходило с греческим царем Эдипом, но не то, что касалось его непростых отношений с родителями, а в смысле, что тоже приходилось отвечать на вопросы сфинкса.

Наподдав чучелу ногой и разрушив таким образом сооружение из головы манекена и чучела льва, Вячик устремился вперед. Не встретив на пути дальнейших препятствий, дойдя до конца коридора, уперся в лестницу, которая вела на чердак. Вячик решительно ступил на первую ступеньку. Что-то, прошуршав, повалилось на пол за спиной. Он даже не обернулся.

Лестница, висевшая на одной петле, заскрипела, застонала, заныла. Упираясь руками, Вячик, кажется, слишком сильно оттолкнулся ногой. Лестница завизжала и сорвалась с петель. Путь назад, таким образом, оказался отрезан. «Вот и хорошо, — подумал Вячик, — это, должно быть, знак того, что мне не придется возвращаться». И сразу вслед за этим: «Откуда она появилась? Сколько ей может быть лет? И что за имя такое, Гульнара? Несомненно, что-то восточное. Однако сама девушка — полноценная блондинка. Странно. Или логично?» Опять мучил себя проклятыми вопросами, на которые нет ответа, тем временем все же неуклонно продвигаясь вперед.

На полу и вдоль стен, иногда преграждая ему дорогу, тянулись трубы различного диаметра. Назначение этих коммуникаций было неясно. В некоторых местах трубы были обмотаны обрывками серебристой бумаги, паклей, какими-то тряпками. Они напоминали нищих калек из итальянских натуралистических кинофильмов. То в одном, то в другом месте раздавалось бульканье и урчанье, вырывался пар, где-то капало и хлюпало, сырость довершала картину нахождения во чреве чердака, как во чреве кита. Вячик упорно двигался дальше, пока вдалеке не забрезжил… Выход? Обязательно! Приблизившись, он оказался на том же месте, где несколько минут назад начал карабкаться по лестнице. Похоже, ничего, действительно, не изменилось, несмотря на модуляции. Просто, что называется, он сам заблудился в собственном музее. Нет, изменилось! Теперь где-то рядом находилась красавица Гульнара, девушка с экзотическим именем и копной золотистых волос. И ее рабочий день, должно быть, уже подходил к концу. Появление девушки внесло в ситуацию некоторую осмысленность, структуру, а в душу его, соответственно, некоторое успокоение.