Вы точно доктор? Истории о сложных пациентах, современной медицине и силе юмора - [69]

— Никак нет, — эхом отозвался воскрешенный волнистый попугайчик.

— Так что, по сути, Национальный институт считает, — мучительно рассуждал Он, — что не существует методов лечения депрессии легкой и средней степени тяжести?

— Господь, Ты сказал — не я. Хорошего дня, — пожелал я, встал и умыл руки.

Примечание: Национальный институт здоровья и клинического совершенствования, должно быть, находится на другой планете, зато у них есть чувство юмора. Их председатель больше всех хвалил эту колонку.

Сумасшедшие и семейная практика BMJ, 24 мая 2007 г.

Я вырос в сельской Ирландии и, как все остальные, читал Энид Блайтон[157]. Так что несколько лет назад, начав работать врачом в сельской больнице, я как будто вернулся домой.

Утром в первый день работы викарий помахал мне в знак приветствия, как и обещал Джон Мейджор[158]. Правда, я несколько удивился, увидев, как святой отец сползает с велосипеда, чтобы толкнуть местным подросткам экстази. Конечно, в горах Уолтона[159] все изменилось, подумал я, но, боже мой, церковь стала более значима.

И что еще более типично с точки зрения английской культуры, в ту ночь меня вызвали на место убийства. Тело лежало лицом вниз в местном крикетном клубе — на голове кровь, рядом окровавленная бита. Собравшийся комитет взирал на это, казалось, почти с удовлетворением и ностальгией по чему-то, как они считали, утраченному навсегда.

— На этот горный склон крутой / Ступала ль ангела нога? / И знал ли агнец наш святой / Зеленой Англии луга[160]? — благоговейно пробормотал один старый полковник.

Полицейский представился констеблем Гудом, и мне показалось, что я знаю его всю свою жизнь.

— Каково ваше мнение, доктор? — спросил он.

— Кажется, все в порядке, — заметил я. Факты были под рукой, хотя внимание отвлекала маленькая пожилая леди, яростно строчащая в потрепанном старом блокноте. Пронырливая старая сука, подумал я.

— Прошу прощения, мадам, — сказал я вкрадчиво (на случай, если она важная персона). — Мы уже встречались?

— Миссис Кристи, — представилась она, и тут я узнал ее голос.

— Причина смерти, — медленно произнес констебль Гуд с традиционной сосредоточенностью, записывая в блокнотик обязательным коротким карандашом, — травма головы, нанесенная неизвестным лицом или лицами.

От меня определенно что-то требовалось. Я перевернул тело, раздавив несколько сэндвичей с яйцом и кресс-салатом. Рубашка была разорвана, на груди виднелись свежие синяки и ожоги, а на лице покойного застыло раздраженное выражение.

— Не так быстро, сержант, — сказал я (всегда обращаюсь так к копам, важно немного им польстить — это имеет значение). — Крови недостаточно. Поэтому я делаю вывод, что травмы головы были нанесены после смерти как хитрый отвлекающий маневр.

— Отвлекающий маневр? — задумчиво протянул констебль. — В таком месте? Тогда что же было орудием убийства?

Я указал на угол комнаты.

— Дефибриллятор, — крикнул я. — Вот он виновен!

Секретарь клуба упал на колени.

— Ладно, признаюсь, — простонал он. — Эта штука у нас уже пять лет, и мы заплатили за нее три тысячи. Все эти праздники в саду по сбору средств, спонсируемые прогулки и танцы за чаем — если я когда-нибудь увижу еще один сэндвич с огурцом, меня вырвет. Но за все это время ни разу не выдалось возможности использовать этот агрегат — а в рекламе-то уверяли, что люди мрут как мухи, так что надо всегда держать его под рукой. Но он просто стоял в углу и улыбался. Поэтому, когда Уолтер покуролесил в баре, мы поняли, что это наш шанс. Он храбро сопротивлялся, но в конце концов мы его уложили.

В этот момент на пороге нарисовался маленький кудрявый мальчик (или девочка), и его (или ее) лицо выражало вопрос.

— Поздно, Джордж, — отрезал констебль, — дело закрыто.

— Черт возьми, — сказал Джордж, — а что мне делать со всем этим имбирным пивом?

Примечание: в моем детстве не было ни книжных магазинов, ни «Амазона», поэтому мы читали все, до чего могли дотянуться. Помню, как отец купил на аукционе книжный шкаф. Там было полно книг — Бигглса, Энид Блайтон, Джеральда Даррелла, греческой мифологии и т. д. Он во многом определил то, каков я сейчас.

Вы слишком много думаете. выживает сильнейший… BMJ, 5 июля 2007 г.

Если к вам на прием записались философы, это может быть довольно утомительно.

Когда Ларошфуко приходил в последний раз, случилось так, что я читал журнал Общества реабилитации. «В несчастьях других врачей, месье, есть что-то не то чтобы совсем неприятное», — заметил я. Он в задумчивости прищурился, а затем завел очередную длинную историю о своих носовых пазухах и о том, насколько они сухие (было бы лучше, если бы они увлажнились).

Гиппократ, недавно удравший с пенной вечеринки в академических кущах[161], оставил после себя безнадежно мокрое место. Ницше попытался пролезть без очереди, и нам пришлось насильно изгнать его, во весь голос цитируя Иммануила Канта. Ницше жаловался на что-то вроде Übermenschen[162], создание собственной морали и нежелание страдать от последствий своих действий. Так что он не просил ничего, кроме антибиотиков, потому что ужасно простудился, страдал целую неделю, но лучше не стало.