Вы позволите одолжить вашего мужа? - [6]

Я слишком поздно понял, что она тут делает, иначе не обратился бы к ней: «Добрый вечер, миссис Трейвис».

Она чуть не подпрыгнула, обернулась и выронила носовой платок. Поднимая его, я обнаружил, что он намок от слез: я словно держал в руке маленькую утонувшую зверушку.

— Я очень сожалею. — Я сожалел, что напугал ее, но она истолковала мои слова иначе.

— О, я такая глупая. Это просто так. Мне немного взгрустнулось. У всех такое бывает, правда?

— Где Питер?

— В музее со Стивеном и Тони, любуется картинами Пикассо. Я их совершенно не понимаю.

— В этом нет ничего постыдного. Многие не понимают.

— Но Питер тоже их не понимает. Я знаю. Просто притворяется, что ему интересно.

— Ну...

— И это еще не все. Я тоже притворялась какое-то время, чтобы доставить удовольствие Стивену. Но Питер притворяется, чтобы не быть со мной.

— У вас разыгралось воображение, вот вам и чудится то, чего нет.

Ровно в пять вспыхнул маяк, но еще недостаточно стемнело, чтобы мы могли увидеть скользящий над водой луч.

— Музей скоро закроется, — заметил я.

— Проводите меня к отелю, — попросила она.

— Может, вам лучше подождать Питера?

— От меня ничем не пахнет, правда? — она жалобно всхлипнула.

— Ну, может чуть-чуть «Арпежем». Мне всегда нравились эти духи.

— Вас послушать, все-то вы знаете.

— Отнюдь. Просто моя первая жена душилась только «Арпежем».

Мы зашагали к отелю, мистраль кусал нас за уши, а когда понадобилось, послужил оправданием для ее покрасневших глаз.

— Антиб такой серый и грустный, — нарушила она затянувшуюся паузу.

— Я думал, вам тут нравится.

— Может и нравилось, но только день или два.

— Почему бы вам не поехать домой?

— Нас неправильно поймут, если, уехав на медовый месяц, мы вернемся раньше положенного, не так ли?

— Так поезжайте в Рим... или куда-нибудь еще. Из Ниццы можно улететь куда угодно.

— Это ничего не изменит, — вздохнула она. — Виновато не место, а я.

— Я вас не понимаю.

— Он несчастлив со мной. Вот и все.

Она остановилась напротив одного из домиков с каменными стенами у самого крепостного вала. Чуть дальше вниз над улицей висело выстиранное белье, в клетке сидела замерзшая канарейка.

— Вы же сами сказали... вам взгрустнулось...

— Это не его вина. Моя. Наверное, вам покажется глупым, но до замужества я ни с кем не спала. — Девушка печально посмотрела на канарейку.

— А Питер?

— Он все так тонко чувствует, — ответила она и тут же добавила: — это хорошее качество. Иначе я бы в него не влюбилась.

— На вашем месте я бы увез его домой... как можно быстрее, — Я ничего не смог с собой поделать, слова прозвучали зловеще, но она пропустила их мимо ушей, потому что вслушивалась в приближающиеся голоса, в веселый смех Стивена.

— Они такие милые. Я рада, что он нашел друзей.

Как я мог сказать ей, что они соблазняют Питера у нее на глазах? В любом случае, оставался ли хоть один шанс исправить допущенную ею ошибку? Эти два вопроса не давали мне покоя, часами донимали в конце дня, когда работа закончена, выпитое за ланчем вино уже не бодрит, а до первого вечернего стаканчика еще далеко, и батареи едва греют. Получается, она понятия не имела о сексуальной ориентации молодого человека, за которого выходила замуж? А женитьба на ней стала его последней отчаянной попыткой примкнуть к сексуальному большинству? Я не мог заставить себя в это поверить. В юноше чувствовалась невинность, в полной мере оправдывавшая любовь его юной жены, и я предпочитал думать, что он еще не полностью сформировался, женился, потому что искренне этого хотел, а сейчас впервые в жизни столкнулся с представителями другой сексуальной ориентации. Но если мое предположение соответствовало действительности, комедия становилась еще более жестокой. Получалось, что они бы жили душа в душу, если б по воле звезд в свой медовый месяц не столкнулись с этой парой изголодавшихся охотников?

Мне хотелось поговорить об этом, и в конце концов я поговорил, но вышло так, что не с ней. Направляясь к своей комнате, я проходил мимо приоткрытой двери одного из их номеров и опять услышал смех Стивена — такой смех обычно называют заразительным, и он просто вывел меня из себя. Я постучал и вошел. Тони лежал на двуспальной кровати, Стивен сидел перед зеркалом, причесывался: держал по расческе в обеих руках и методично укладывал идеально седые локоны. Количеству баночек и флаконов на туалетном столике могли бы позавидовать многие женщины.

— Он действительно тебе это говорил? — спрашивал Тони. — Добрый день, Уильям. Заходите. Наш молодой друг исповедовался Стивену. Рассказал столько удивительного.

— Какой молодой друг?

— Разумеется, Питер. Кто же еще? Поделился секретами семейной жизни.

— Я подумал, это был матрос.

— А вы, однако, злой! — рассмеялся Тони. — Ладно, согласен, touché[14].

— Я бы хотел, чтобы вы оставили Питера в покое.

— Не думаю, что ему это понравится, — ответил Стивен. — Сами видите, обычный медовый месяц ему явно не по вкусу.

— Вы же любите женщин, Уильям, — вставил Тони. — Почему бы вам не приударить за девушкой? Это же прекрасная возможность. Она ведь не получает того, что ей положено после свадьбы, — из них двоих Тони был, конечно, более грубым. Мне хотелось ударить его, но в двадцатом столетии подобные романтические жесты давно уже вышли из моды, да он к тому же лежал на кровати. Поэтому я не нашел ничего лучшего, как привести не слишком убедительный аргумент, отдавая себе отчет, что напрасно ввязался в этот разговор.