Маленький человек, подошедший к справочному бюро в аэропорту Ниццы, когда объявили: «Генри Купер, пассажир рейса BEA[1] 105, следующего в Лондон», напоминал тень при ярком солнце. Он был одет в серый городского типа костюм и черные туфли; у него была серая кожа почти одного цвета с костюмом, а поскольку сменить кожу невозможно, вполне возможно, что у него просто не было другого костюма.
— Вы мистер Купер?
— Да. — В руках у него была дорожная сумка с надписью BOAC[2], которую он осторожно, словно в ней находилось что-то ценное и хрупкое, вроде электробритвы, поставил на край справочного бюро.
— Для вас есть телеграмма.
Он распечатал телеграмму и дважды прочитал ее. «Bon voyage.[3] Очень соскучилась. Жду домой, дорогой мальчик. Мама.» Он разорвал телеграмму пополам и оставил на бюро; некоторое время спустя девушка в голубой униформе взяла половинки и с естественным любопытством соединила их. Затем она поискала глазами человечка среди пассажиров, выстроившихся у туристического выхода для посадки на Трайдент. Он был в числе последних со своей голубой сумкой с надписью BOAC.
Генри Купер нашел место у окна в переднем салоне самолета и положил сумку на среднее сиденье рядом с собой. Третье место заняла крупная женщина в голубых брюках, слишком тесных для ее ягодиц. Она с трудом втиснула большую дамскую сумку рядом с сумкой Купера, а сверху положила тяжелое меховое пальто. Генри Купер спросил:
— Можно я положу его на полку?
Она взглянула на него презрительно:
— Положу что?
— Ваше пальто.
— Если хотите. Но зачем?
— Ваше пальто очень тяжелое. Оно давит на мою сумку.
Он был такой маленький, что мог стоять под полкой почти в полный рост. Опустившись на сиденье, он, прежде чем закрепить свой ремень, затянул пристяжным ремнем обе сумки. Женщина с подозрением наблюдала за ним.
— Я никогда раньше не видела, чтобы кто-нибудь делал так, как вы, — сказала она.
— Я не хочу, чтобы сумка тряслась, — сказал он. — Над Лондоном грозы.
— Уж не животное ли там у вас какое-нибудь, а?
— Не совсем.
— Это жестоко — перевозить животных в закрытой сумке, — сказала она, словно не поверив ему.
Когда Трайдент начал разгоняться, он положил руку на сумку, будто хотел успокить что-то внутри. Женщина пристально разглядывала его сумку. Она решила позвать стюардессу, если заметит хотя бы малейшее движение. Даже если там всего лишь черепаха... Черепахе, как она считала, тоже нужен воздух, несмотря на зимнюю спячку. Когда они благополучно взлетели, он расслабился и занялся чтением «Nice-Matin»[4] — на каждый рассказ ему требовалось довольно много времени, видно, его французский был не очень хорош. Женщина, сердясь, пыталась изо всех сил вытянуть свою сумку из-под страховочного ремня. Дважды она пробормотала: «Нелепый». Когда ей наконец удалось это сделать, она надела толстые роговые очки и принялась перечитывать письмо, начинающееся словами «Моя дорогая Крошка» и заканчивающееся — «обнимающая тебя Берта». Спустя некоторое время, устав от тяжести на коленях, она опустила свою сумку на другую, с надписью BOAC.
Человечек в отчаянии встрепенулся.
— Прошу вас, — сказал он,— прошу вас.
Он поднял ее сумку и довольно резко задвинул ее в угол сиденья.
— Я не хочу, чтобы мою сумку сдавливали, — сказал он. — Это вопрос уважения.
— Что у вас там такое в вашей драгоценной сумке? — сердито спросила она.
— Мертвый младенец, — ответил он. — Мне казалось, я сказал вам.
— Слева по борту, — объявил пилот в громкоговоритель, — вы увидите Монтелимар. Над Парижем мы пролетим в...
— Вы шутите, — сказала она.
— Это одна из тех вещей, которыми не шутят, — ответил он с осуждением.
— Но вы же не можете перевозить мертвых младенцев вот так — в сумке, в пассажирском классе.
— Младенца так везти значительно дешевле, чем грузовым самолетом. Ему всего лишь неделя. Он же мало весит.
— Но ведь должен быть гроб, а не дорожная сумка.
— Моя жена не доверяет иностранным гробам. Она считает, что их делают из непрочных материалов. Она женщина с определенными традициями.
— Так это ваш ребенок? — Под влиянием обстоятельств она, казалось, готова была выразить сочувствие.
— Ребенок моей жены, — поправил он.
— Какая же разница?
— Существенная разница, — ответил он печально и перевернул страницу «Nice-Matin».
— Вы имеете в виду?..
Но он погрузился в колонку, повествующую о заседании Лайонз-Клаба в Антибе и довольно-таки революционном предложении, сделанном членом клуба из Грасса. Она еще раз перечитала письмо от «обнимающей Берты», но оно не смогло завладеть ее вниманием. Она продолжала украдкой посматривать на дорожную сумку.
— А вы не думаете, что могут возникнуть неприятности на таможне? — спросила она через некоторое время.
— На таможне я, конечно, должен буду предъявить его, — сказал он. — Ведь он вывезен из-за границы.
Когда они приземлились точно по расписанию, он попрощался с ней со старомодной учтивостью:
— Я получил удовольствие от нашего полета.
На пропускном пункте (проход номер 10) она следила за ним с каким-то болезненным любопытством, но потом она увидела его в проходе номер 12 для пассажиров с ручной кладью. Он что-то серьезно объяснял чиновнику, в нерешительности склонившемуся с мелом в руке над дорожной сумкой. Потом она потеряла его из виду, потому что ее собственный инспектор настаивал на досмотре содержимого ее сумки, в которой находилось несколько незаявленных подарков для Берты.
