Вы любите Вагнера? - [17]

А враги? Где они? Среди французов, которые убивают офицеров-нацистов? Или среди этих офицеров3 Друзья?… Бурдийа, защищавший свою страну, или Крюбер из зловещей породы капо?

Где выход из этого тупика?”

У него было такое чувство, словно кто-то другой судит его поступки и читает его мысли.

“Можно ли все изменить за несколько минут? Нет, не изменить, а неожиданно найти себя после долгих лет бегства от себя! Да, я нашел себя. А если придется исправить ошибку? Осмелиться сделать первый шаг. Все будет зависеть от обстоятельств. Из жизни вычеркнуты десять лет”.

Он закурил сигарету. Рука его дрожала.

“Только бы фон Шульц не догадался…”

В половине двенадцатого немецкая войсковая машина выехала со двора гестапо. В кузове лежали завернутые в старые одеяла два трупа. Когда-то это были Франсуа Бурдийа и маленькая еврейка, которая приглянулась белокурым арийским самцам.

На улице Монлозье машина поравнялась с немкой. Она шла по тротуару н думала о французе, которого видела накануне перед комендатурой во время облавы.

Высокий кучерявый брюнет в кожаной тужурке.

Она вздохнула.

Ганс фон Шульц нажал кнопку звонка. Когда Вернер вошел, полковник еще держал в руках телефонную трубку, уставившись взглядом перед собой. Заметив Вернера, он встрепенулся и положил трубку.

— Только что позвонили из французской полиции. Полчаса тому назад нашли в гараже недостроенного особняка труп нашего офицера, убитого за рулем машины.

Вернер сразу же вспомнил о Франсуа Бурдийа.

А если француз не был виноватым? И это новое убийство говорит о том, что он не имел никакого отношения к событиям минувшего дня?

— Когда его убили, господин полковник?

— Этой ночью. Пуля в затылок…

Фон Шульц внимательно посмотрел на своего секретаря.

— А-а, вон оно что!… Вы подумали о французе. Ну, так что из того? Это покушение еще не говорит, что он… что он не был виноват в том, в чем мы его обвиняли.

— Конечно, нет, но почерк преступления… Снова пуля в затылок?

— Почему вас это интересует?

Вернер ничего не ответил, внимательно разглядывая носки своих ботинок.

— Хорошо еще, что чувство юмора не изменяет вам. Но я порадую вас еще больше: их расстреляют, всех шестерых. Шесть и два — восемь. Восемь из двенадцати. Большинство все-таки не избежало нашего возмездия.

Фон Шульц сделал паузу и грубо рявкнул:

— Можете идти!

Вернер склонил голову и вышел, не оглядываясь, закрыл за собой двери. Он чувствовал на себе пронзительный взгляд фон Шульца. Чувствовал почти физически.

Теперь он сожалел, что убил этого француза, что не сдержался в разговоре с фон Шульцем.

“Возможно, я только насторожил его своими вопросами. Ест он подозревает, что я выстрелил намеренно… Нет, ему это не пришло в голову, иначе он бы уже отдал приказ о моем аресте. — Вернер успокаивал себя. — Я бы уже давно был в руках гестапо”.

Эта мысль заставила его горько рассмеяться. В руках гестапо! Перспектива не из приятных! В руки гестапо могут попасть даже собственные сотрудники.

“А что, если бежать? Разве у меня есть другой выход? Дать деру — и с концом!…”

Вернер зашел в свою комнатку, снял трубку, предупредил инспекторов-гестаповцев и велел приготовить машины.

“Он как-то подозрительно посматривал на меня. Откуда этот доброжелательный тон? Нет, он определенно подозревает. Надо как можно быстрее исчезнуть с его горизонта…”

X

Сергей Вороши шел узенькой улицей, стиснутой двумя рядами высоких, хмурых домов. Тяжелые тучи нависли так низко, что темная улица казалась мрачным тоннелем. Все вокруг было для него пасмурным и враждебным.

Его окружали живые люди, они куда-то спешили по своим делам, переговаривались на ходу, смеялись, а он оставался безмолвным статистом, чужим. Этот мир был реальным и в то же время недосягаемым, как мечта.

Чужая будничная жизнь и события его собственной жизни переплетались для него в хаосе времени; между ним и этими людьми стояла невидимая, но непреодолимая преграда — им никогда не узнать и не понять друг друга.

Ходить среди людей и быть таким одиноким!

Сергей дошел до перекрестка и свернул налево.

“Если бы я хоть немного знал их язык, я мог бы найти среди ннх друга, объяснить ему, посоветоваться”.

Он засмеялся. Прохожий, обгонявший его, толстяк с добродушным круглым лицом, удивленно оглянулся, внимательно посмотрел на него и замедлил шаги, как бы намереваясь поравняться с ним.

Сергей заколебался. Кровь горячей волной ударила в виски.

“Он хочет подойти ко мне, сейчас он заговорит. А что, если он переодетый полицейский?”

На всякий случай он сунул руку в карман, где лежало оружие. Сможет ли он держаться спокойно?

Он заставил себя выпустить оружие и пошел дальше ровным, размеренным шагом.

Незнакомец остановился. Сергей приближался к нему — шаг, другой, третий. Их взгляды встретились.

“Он сейчас заговорит, так и есть, он сейчас заговорит со мной!”

Незнакомец раскрыл рот. У Сергея перехватило дыхание, но он свысока посмотрел на встречного и демонстративно отвернулся. Но тотчас же всем своим естеством почувствовал дружеские намерения незнакомца, даже больше — почувствовал какое-то удивительное расположение к этому человеку. Это чувство было таким явственным, что, забыв о своем положении, Сергей чуть было не вступил с ним в разговор.