Вы хотите поговорить об этом? Психотерапевт. Ее клиенты. И правда, которую мы скрываем от других и самих себя - [76]

Это походило на классический пример проективной идентификации. В проекции пациент приписывает свои убеждения другому человеку, в проективной идентификации же он переправляет их на другого. Например, мужчина может злиться на босса, а затем прийти домой и сказать жене: «Ты, кажется, злишься». Это проекция, потому что супруга не злится. В проективной идентификации мужчина, злящийся на босса, возвращается домой и изливает свой гнев на супругу, на самом деле заставляя ее злиться. Это как перекинуть кому-то горячую картофелину. Человек не чувствует свою злость с того момента, как она поселяется внутри другого.

Я обсудила сессию Джона в своей консультационной группе. Прямо как он лежал в постели без сна с метафорически циркулирующими вокруг мыслями, так и я теперь делала то же самое – и раз уж я забрала всю его тревожность, он, наверное, спал крепким сном младенца.

У меня голова шла кругом. Что делать с этой бомбой, которую сбросил на меня Джон перед уходом? У него есть сын? Это пережиток молодости? Он ведет двойную жизнь? А Марго знает? Мне вспомнилась сессия после игры «Лейкерс», когда он прокомментировал то, как мы держались за руки с сыном. Радуйтесь, пока это длится.

То, что сделал Джон (по крайней мере, в той части, когда ушел) – не редкость. Такое случается, особенно при парной терапии, что пациент внезапно уходит, если сталкивается с резко нахлынувшими чувствами. Иногда человеку помогает звонок от психотерапевта, особенно если причина, по которой он сбежал, связана с чувством недопонимания или травмы. Однако порой лучше оставить пациента наедине со своими чувствами, дать сориентироваться в них, а потом проработать на следующей сессии.

Моя консультационная группа считала, что если Джон уже чувствует, будто окружающие загнали его в угол, то мой звонок может оказаться лишним. Все единогласно сказали: отступи. Не дави на него. Подожди, пока он вернется.

Только сегодня его здесь нет.

Я подхватываю неподписанный пакет от службы доставки и заглядываю внутрь, чтобы убедиться, что это наше. Внутри лежат два китайских салата с курицей и газировка Джона. Он забыл отменить заказ или использовал еду, чтобы пообщаться со мной, сделав свое отсутствие заметным? Временами, когда люди не приходят, они делают это, чтобы наказать психотерапевта и передать сообщение: «Вы меня расстроили». А иногда за этим стоит попытка избежать не специалиста, а самих себя, избежать встречи со своим стыдом, болью или правдой, которую, они знают, надо рассказать. Посещения – это тоже коммуникация: люди приходят вовремя или опаздывают, отменяют встречу за час или вовсе не появляются.

Я захожу на кухню, кладу пакет с едой в холодильник и планирую использовать следующий час, чтобы привести в порядок истории болезни. Когда я возвращаюсь к своему столу, то вижу, что на автоответчике есть записи.

Первое сообщение от Джона.

«Привет, это я, – раздался его голос. – Черт, я совершенно забыл отменить встречу и вспомнил, только когда мой телефон пиликнул, напоминая. Обычно мой ассистент согласовывает такие вещи, но поскольку всем этим мозговправлением я занимаюсь сам… короче, сегодня я не приду. На работе все на ушах стоят, и я не могу вырваться. Извините».

Я думаю, что Джону нужно немного побыть одному, и он вернется на следующей неделе. Наверное, он до последнего размышлял, прийти или нет, поэтому и не позвонил заранее – по той же причине заказ с едой появился здесь без него.

Но потом включается следующая запись.

«Привет, это снова я. Ну-у, в общем, я не то чтобы забыл позвонить… – Долгая пауза, такая долгая, что я думаю, будто Джон повесил трубку. Я тянусь стереть запись, но голос вдруг продолжает: – Я собирался вам сказать, эм, я не приду больше на психотерапию, но не переживайте, это не потому, что вы идиотка. Я понял, что если я не сплю, то надо принять снотворное. Очевидно. Я так и сделал – и проблема решена. С химией жизнь лучше[23], ха-ха. И, хм, по поводу всех тех стрессов и прочего бреда, о котором мы говорили… знаете, я думаю, что это просто обычная жизнь, и если я буду высыпаться, то меня меньше будет все это раздражать. Идиоты всегда будут идиотами, и от этого нет таблетки, правда? А если бы и была, нам бы пришлось накормить лекарством половину города!»

Он смеется над своей шуткой, и это тот же смех, какой звучал после его фразы о том, что я буду кем-то вроде его любовницы. Его смех – его убежище.

«Короче, – продолжает он, – прошу прощения, что поздно уведомил. И я знаю, что должен заплатить за сегодня – не волнуйтесь, это не проблема».

Он снова смеется, потом вешает трубку.

Я смотрю на телефон. Это все? Ни «спасибо», ни даже «до свидания» в конце, просто… дело сделано? Я ожидала, что нечто подобное может случиться после первых нескольких сессий, но сейчас, когда мы виделись уже около шести месяцев, меня поражает его внезапное отбытие. Казалось, Джон по-своему привязался ко мне. Или, может быть, это я привязалась к нему. Я начала ощущать настоящую симпатию к Джону, увидев вспышки человечности за этим несносным фасадом.

Я думаю о Джоне и его сыне Гейбе, мальчике или взрослом мужчине, который может знать, а может и не знать своего отца. Интересно, не хочет ли Джон как-то подсознательно оставить меня с грузом этой тайны. Огромное «Выкуси!» за то, что не помогла ему почувствовать себя лучше достаточно быстро.