Введение в Новый Завет. Том 1 - [21]

• Третий вариант: Писания неоднородны даже в религиозных вопросах, их богословская безошибочность — неполная.

• Четвертый вариант: необходимо не количественное ограничение безошибочности (сужающее ее до некоторых отрывков или некоторых вопросов)[60], а качественное: все Писание безошибочно в той степени, в какой оно служит цели, ради которой Бог его сотворил. Признание такого ограничения имплицитно заложено в одной из формулировок II Ватиканского собора: «Книги Писания учат твердо, верно и безошибочно истине, которую Бог, ради нашего спасения, восхотел запечатлеть Священными Письменами»[61]. Но даже здесь мы сталкиваемся с проблемой критерия: как узнать, что именно запечатлел Бог Священными Письменами ради нашего спасения?

На вопрос о критерии предлагаются два возможных ответа, которые отражают разделения, существующие в западном христианстве со времен Реформации.

• Первый критерий: Дух наставляет индивидуального читателя Библии в религиозной и богословской истине (то есть «частная интерпретация» Библии).

• Второй критерий: Дух дает наставление посредством церковного учения.

С каждым из этих критериев связаны свои трудности. Индивидуальная интерпретация заходит в логический тупик, когда возникает спор между двумя людьми, претендующими на то, что ими руководит Дух. Не все духи от Бога (1 Ин 4:1–3), но как узнать, который из них от Бога? Более того, по крайней мере, в «традиционных» церквах, возникших после Реформации, церковное предание разного рода (например, символы веры) играет определенную роль (эксплицитную или имплицитную) в руководстве индивидуальной интерпретацией. Что касается католиков, открыто апеллирующих к внушенному Духом церковному учению, то они часто не осознают: их церковь практически никогда не выносила решающего вердикта относительно буквального смысла какого‑либо библейского отрывка (то есть относительно того, что имел в виду автор, когда его писал). Чаще всего церковь высказывала мнение об актуальном смысле Писания вопреки тем, кто отвергал укоренившиеся обычаи или верования как не основанные на Библии. Более того, в католичестве к церковным интерпретациям Писания отчасти применимы оговорки, касающиеся церковного учения в целом, а следовательно, эти толкования признаются исторически обусловленными[62].

С учетом того, что наше «Введение…» рассчитано на широкий круг читателей, как относиться к четырем вышеизложенным концепциям боговдохновенности? Духовные интересы большинства людей не удовлетворит ни скептицизм (1), ни молчание (2). Что касается (3), этот подход к боговдохновенности и безошибочности Писания закрывает для новозаветников возможность использования более или менее обычных герменевтических стратегий: открытому исследованию это не способствует. По–видимому, позиция (4) найдет наибольшее число сторонников среди тех, кому интересен религиозный смысл НЗ. Следовательно, при рассмотрении индивидуальных книг НЗ я буду обращать особое внимание на те отрывки, которые стали объектом жарких дискуссий в христианском мире, показывая на примерах, как в зависимости от различных взглядов на роль Духа и/или традиции в интерпретации боговдохновенного слова возникли различные богословские толкования.

Откровение

Вопросу о боговдохновенности люди придают большое значение отчасти потому, что Писание для них занимает уникальное место в божественном откровении людям, — откровении, затрагивающем их жизни и судьбы. Опять‑таки среди христиан есть разные концепции библейского откровения. Перечислим их в последовательности, которая соответствует вышеприведенному списку взглядов на боговдохновенность.

(1) Радикальные христиане отрицают само существование божественного откровения (иначе как того, что уже подразумевается в творении). Исходя из метафизических соображений или своего понимания Бога, они называют суеверием любые притязания на сообщения свыше. Соответственно, и Писание они при этом не считают божественным откровением.

(2) Некоторые могут верить в божественное откровение, но не отводят ему роли в интерпретации (как выносят за скобки и вопрос о боговдохновенности). Писание передает вполне человеческие идеи, и не вера, а логика должна определять, соглашаться с ними или нет.

(3) Многие христиане более консервативного склада считают, что каждое слово Писания отражает божественное откровение истины людям. Писание при этом фактически отождествляется с откровением. Возникает, однако, следующее возражение: некоторые отрывки из Писания (списки имен, размеры Храма, поэтические описания и т. д.) вроде бы не содержат истины (по крайней мере, той истины, которая влияет на образ жизни и спасение). На это возражение отвечали по–разному. Например, в прошлом часто прибегали к аллегорезе, отыскивая скрытый духовный смысл даже в самых прозаических отрывках. Аллегористы, в частности, исходили из предпосылки, что знание, ниспосланное Богом, важно, даже если мы не понимаем, чем именно оно важно. Эта последняя предпосылка довольно часто встречается и в наши дни, но уже без апелляции к аллегорическому методу[63].

(4) Другие христиане считают, что Писание не тождественно откровению, но содержит его. Сторонники этой точки зрения (особенно западные), однако, по–разному отвечают на вопрос: считать ли Писание единственным нормативным свидетельством откровения? Чуть упрощая, можно сказать: многие протестанты отвечают на него утвердительно, а католики — отрицательно. Однако с развитием чувства исторического развития ситуация усложнилась. Сколь бы серьезно ни пытались современные христиане стоять лишь на том, что записано в Библии, они столь далеки от мировоззрения ветхозаветных и новозаветных авторов, что не могут смотреть на духовные реалии их глазами. Помимо своей воли они используют толкования, которые возникли при решении послебиблейских проблем. Поэтому многие протестанты допускают переформулировку библейского откровения на протяжении веков. Все же обычно они не признают нормативным или богооткровенным никакое утверждение, если его нельзя хоть как‑то подтвердить прямой ссылкой на Писание.