Введение в медиологию - [13]

Если символизация, с исторической точки зрения, начинается с трехмерного менгира — сложенные уступами камни с ростром человека насчитывают семь тысяч лет — то в них уже может прочитываться символическое, а именно: материальность следа, маркировка пространства, обращение к потомству и опора на общину. Греческое sèma, от которого происходят наши слова с элементом, означающим «знак» (семафор, семиология, полисемия и т. д.), первоначально значило «надгробие», колонна, сообщающая о мертвом. Затем — фигуративный знак (на печати, щите, носу корабля). И, наконец, позже всего, знак письменности. Погребальная архаика всегда производит для нас «эффект лупы». Материализация или монументализация следа всегда так или иначе означает создание группы, создание места, продление.

Создание места: знак признания, вершина перспективы или центр вращения, публичный памятник (в честь ли святого, доблестного гражданина, или просто усопшего) всё еще выполняет в нашем городском пространстве центростремительную функцию ориентации. Будем же видеть в нем, несмотря на культурные переменные (например, японским памятникам неведом фетишизм материала), вероятный инвариант нашего удела. Так, могила как знак обездвиживает блуждающую (и поэтому опасную) душу — функция кенотафов (пустых могил) состояла в том, чтобы остановить бегство неуловимых и досаждающих людям теней. И тем самым маркировка территории (курган, яма или бугор) способствовала территориализации индивидов; тем самым она помогала им не затеряться в бесконечности, в безграничности пустырей. Знак «здесь покоится» — камень, надгробная тумба или стела — создает понятие «здесь», и этот способ отмечать знаками почву, разграничивать неопределенное (дурную бесконечность мертвых, которые уже не образуют знака) был нашим первым бунтом против энтропии — криком надежды и жизненной силы. Место мертвого — гробница или некрополь — способствует сжатию разбросанного, которое сжимается вокруг него, будучи собранным. Это уже религиозное место с негэнтропической[27] функцией.

Продлевать: воздвигнутый камень, статуя, видимая точка свидетельствует о времени, обездвиженном в пространстве, т. е. о двойном начале координат. Об эфемерном, которое уловлено фиксированным; о потоке, укрощенном твердостью... Такова стратагема выживания. И это выставление автохтонности напоказ сжимает поток поколений, локализация становится основой для принадлежности; принадлежность (потомков) и жилье (предков) помогают друг другу. Когда между мертвыми и живыми больше нет «общего мироздания», приходится биться об заклад, что оно есть между самими живыми. Мемориальный памятник отрицает смерть, которую он, впрочем, еще и утверждает (этот парадокс единосущен ему). Этот памятник материализует отсутствие, чтобы сделать его присутствующим. Возведение памятника побуждает того, кто будет жить, познавать того, кого уже нет, и познавать самого себя в этом отсутствии (monumentum как обучение гражданской доблести до письменных документов).

Образовывать группу: сооружение из минералов — стела, бюст, саркофаг — направленное против биологической деградации, является также, прежде всего, средством сопринадлежности. Мемориальная постройка формирует узы сопринадлежности — через «диалог поколений». Памятник обладает способностью создавать союз. Подобно тому как не бывает Частных языков (идиолект не является диалектом), не существует и частных памятников (разве что в Виде метафоры). Сценичность архаических и даже доисторических похорон (жертвоприношения, украшения, позы) не является ни спонтанной, ни импровизированной. Это факт культуры, исходящий из группы и подчиненный отрегулированной системе Включения и исключения, присущей всякому человеческому установлению. Доказательство этого положения a contrario[28] состоит в том, что определенная организованная материя (здание) не может длиться (следовательно, выполнять свою миссию), если ее саму не будет поддерживать некая материализованная организация (каковая может здесь принимать эстафету от другой, как мы это видим с государством-нацией, принимающим эстафету от Католической церкви в деле поддержания культовых мест). Без поддерживающего коллектива символы разрушаются сами (цистерцианские аббатства в материальном отношении не пережили заката Ордена цистерцианцев).

Эти возвраты в прошлое напоминают нам о существенном: нет символической трансцендентности без сопринадлежности, нет сопринадлежности между людьми без «нависающего» символа (плеоназм содержится в этимологии греческого symballein, означающего «держать разрозненное вместе»). Нет символических объектов самих по себе, но они всегда для кого-нибудь, для больше, чем одного. Стало быть, «символическим» может быть назван всякий объект, который служит соединительной чертой между: 1) одним и другим индивидом (или несколькими другими); и 2) двумя реальностями — одной видимой, а другой — невидимой (прошлой или будущей). Этот объект — и таков случай с гробницей или погребальным сооружением — в данном случае становится медиатором смысла и собрания, первого через второе и в одном и том же движении.