Введение в изучение буддийской философии - [55]

Но в каком отношении Мысль Пробуждения находится к мысли вообще и к возникновению мысли (в абхидхармистской трактовке)? На этот вопрос можно с уверенностью ответить следующее. Весь ход развития философской мысли Большой Колесницы отмечен напряжением, возникающим снова и снова между абхидхармистской концепцией мысли как возникновения мысли и другими («новыми») концепциями, требующими радикального пересмотра абхидхармистских аксиом.

(4) Разъяснение о мысли в Кашьяпа-Париварта-Сутре дает самую краткую и точную характеристику мысли и мышления во всей махаянистской литературе. Главное в этом разъяснении — то, что оно определяет основное направление в исследовании мысли и мышления ранними мыслителями Большой Колесницы. Идя по их стопам, мы не спросим у мысли: «Откуда ты?» Ибо из данного в нашей сутре разъяснения мы уже поняли, что мысль — не «откуда», а «куда», т.к. она объективно направлена из «ниоткуда» своего возникновения в «никуда» абсолютной необусловленности Нирваны и Рода (готры) Благородных. Тогда в порядке поверхностной историко-философской аналогии мы могли бы заключить, сказав, что как у Парменида (по Хай- деггеру, во всяком случае) мысль есть мысль о бытии, так у ранних махаянистов мысль есть мысль о Пробуждении.

Во фрагментах из других сутр «Собрания Драгоценностей» проводится четкое различие между мыслью и сознанием, отсутствующее или едва намечаемое в сутрах и Абхидхарме Малой Колесницы. Это различие имело чрезвычайно важные последствия для поздних махаянистских школ Индии, Китая и Тибета. Я думаю, что для нас понимание этого различия может начаться с рассмотрения различия между пространством (topos) и местом (locus). Ведь как об этом уже говорилось выше, мысль находится в слабой корреляции с пространством. «Слабой» в том конкретном смысле, что она не может быть обнаружена в каком-то конкретном месте в пространстве. Иначе говоря, у мысли просто нет своего места. Тогда единственно, что может быть о ней сказано — это ее направление, ее «куда».

Однако сознание, как «то, что перевоплощается», движется в пространстве от одного тела к другому. Тело — его место, хотя при этом оно не может быть локализовано внутри тела или отождествлено с каким-либо органом последнего. Но сознание коррелируется с пространством, занимаемым телом, в максимально «сильном» порядке. Притча о куклах и кукловоде прекрасно иллюстрирует эту корреляцию. Здесь сознание — не просто «внутри тела» — сказать это было бы непростительной тривиализацией, попробуй найди кукловода внутри куклы, смешно — но оно создает все пространство сцены, включая и аудиторию, и ландшафт.

Таким образом, сознание является сложным функционирующим целым, тогда как мысль (в ее возникновении) остается атомарным фактом или событием. Именно в своем функционировании сознание подпадает под власть Взаимообусловленного Возникновения. Мысль же не имеет никакой функции, кроме ее возникновения и исчезновения. Далее о сознании можно сказать, что в каких-то случаях оно находится вне топоса, пространства своего функционирования. В то время как мысль, движущаяся в пространстве, не имеет ни «вне», ни «внутри» в качестве своих топологических индикаторов. Поэтому даже сказать, что «сознание находится в теле», будет не более чем полуистиной, ибо — как это было сказано Буддой — сознание не «находится» в теле, а появляется, подобно лицу, появляющемуся в зеркале.

И наконец, в отличие от мысли, которая может быть кармически благой, дурной или нейтральной, сознание полагается нейтральным по преимуществу. Это приводит нас к еще одному различию между мыслью и сознанием, различию, установление которого имело весьма важные последствия для дальнейшего хода буддийской философской мысли. Посмотрите, в знаменитой строке Дхаммапады (см. I, 1): «Если кто-то действует и говорит с нечистой мыслью...»: «кто-то» противопоставлен «мысли» как условный субъект мышления противопоставлен мышлению. С точки зрения концепции сознания в Собрании Драгоценностей этот «кто-то» и есть сознание. Или даже: с этой точки зрения сознание и есть этот «кто-то» Дхаммапады. В этом можно увидеть решительный методологический отход от Абхидхармы Малой Колесницы с ее принципиальным не-различением между мышлением, объектом мышления и мыслящим.

В Собрании Драгоценностей сознанию приписывается, в качестве дополнительного атрибута, сила. Мы читаем, что только силой кукловода деревянная кукла прыгает, пляшет и т.д. Тело — это деревянная кукла. Но здесь притча останавливается — кто мы: мыслящие куклы или каждый из нас является одновременно куклой и кукловодом? Ответ напрашивается сам собой. Но вопрос гораздо сложнее. Ведь и кукловод, как о нем говорилось выше, может быть скрыт где-то вне наших тел или даже далеко за пределами сцены нашей жизни, сюжет которой он уже наговорил из-за занавеса. Я думаю, что именно отвечая на наш вопрос, великие мыслители Большой Колесницы и прибегли к идее силы в своем объяснении сознания. Сила сознания — это не просто сила «мудрости» (Skr. prajna), которая, когда наступит время, приведет сознание к последней остановке, к Нирване. Она — и сила памяти, из-за которой (и на основе которой) сознание становится «семенем» (Skr. bija) следующей жизни «кукловода». Тогда в конечном счете сила сознания может рассматриваться как главная сила трансформации, радикально изменяющая мысли, теля и жизни «кукловода».