Введение в человечность - [13]
— Кого, — переспрашиваю, — выстрогать?
— Ну, куклу живую, — отвечает со смехом, — классно было бы! Но это, брат, только в сказках возможно. В жизни все сложнее гораздо. Ножиком одним нам с тобой не обойтись. Да и в одиночку мне с твоей проблемой не справиться. Придется мужикам рассказывать — Сане и Макарычу. Вот хохма-то в понедельник будет, когда я им тебя покажу! Нет, ты представь только!
А потом помолчал немного, соображал, видимо, что-то. И как хлопнет ладошкой со всей дури по столу.
— Не пойти ли нам в гости, Сервелат Николаич? Как ты думаешь? Неплохая, на мой взгляд, идейка.
— В гости? — с огромным сомнением отвечаю. — А меня там не съедят?
— Что ты, братишка! В том доме, куда мы пойдем, на тебя даже внимания не обратят. Как на еду, я в виду имею. Ну, так идем?
— Как скажешь, Коля. Ты хозяин — тебе решать. Слушай, а ты чего меня Николаичем назвал?
— Да, так, — отвечает, — к слову пришлось. Хотя… Почему бы и нет? Считай, что я тебя усыновил, ты не против?
— Нет, — говорю откровенным признанием ошарашенный, — не против. Наверное, за, даже. Хреново сиротой быть. У тебя, кстати, Николай, родители-то есть?
— Есть, сына. Да не здесь. В деревне на Псковщине живут. Летом, если все нормально будет, съездим. Здорово там, речка чистая, лес… Э-эх. Ладно, я сейчас оденусь, и двинем. Полежи пока.
Минут через пять мы уже выходили из подъезда. Я удобно устроился в стареньком натурального дерматина портфеле, откуда наблюдал за пейзажами сквозь многочисленные прорези и протертости. Погода, Леша, стояла замечательная. Весна, мля. Апрель! Еще прохладно, но солнышко греет так, что снега уже почти не осталось. А птицы поют! Почки на деревьях набухли. Пахнет свежестью необычайной, даром что город.
Николай предложил прогуляться пешком, чтоб я на красоты полюбовался. К тому же, как объяснил, идти недолго — минут сорок, не больше. Вспомнил я троллейбус вчерашний, так мороз по коже, поэтому согласился с радостью.
Гид из Коли, похоже, вышел бы неплохой. Как он, Леша, говорил красиво, рассказывал мне о восстании Декабристов, когда Сенатскую проходили, о Монферране и маятнике Фуко, что в Исаакиевском соборе болтался, как я в коптильне, о Николае Втором и Петре Первом, про поэта Есенина, которого в гостинице Англетер подвешенным за шею нашли… Много нового я тогда о городе нашем узнал. Заслушался, прямо. Растащился, как сейчас говорят. Так бы и кайфовал, кажется, вечно… Но мы уже пришли.
Парадная, куда вела высокая застекленная дверь, которую Николай открыл, приложив видимое усилие, коренным образом отличалась от нашего подъезда. Ни окурков, ни стекла битого, ни экскрементов, оставленных домашними животными и бездомными людьми. Что ты! Там, Леша, ангелочки лепные, да перила чугунные, причудливые. Лесенка мраморная со стертыми за пару веков ступеньками. Экзотика, в общем. Я сразу понял, что там, куда мы идем, меня есть не будут. В таких домах, Леша, холодильники не пустуют, а про полезность овсяного «геркулеса» речей самоуспокоительных не ведут.
Единственную дверь в третьем этаже после того, как Николай нажал кнопку звонка, открыла прелестная белокуро-черноглазая девчушка лет шести-семи.
— Здравствуй, Маринка, — приветствовал ее Николай, и мне показалось, что голос его потеплел как-то, нежность уловил мой чуткий слух.
— Ой, дядь Коля, привет! — услышал я радостный детский крик, обращенный к нам. И в квартиру: — Мам, к нам дядь Коля пришел! Ма-ам, ты слышишь?!
— Слышу, Мариночка, слышу! Иду уже… Коленька, здравствуй. Я по тебе так соскучилась…
— Танечка… я… Я тоже соскучился.
В подробности происходившего в прихожей углубляться не стану. Скажу только, что насчет несчастной личной жизни Николая я накануне ошибался. Хреновым был я в то время психологом, не то, что сейчас.
Честно говоря, волновался я здорово, хоть Николай и убеждал меня утром, что все будет нормально. Мол, Татьяна — образованный человек, она все поймет, а Маринка — ребенок. Детям, Леша, вообще ничего объяснять не надо. Они, дети эти самые, глазам своим доверяют и в чудеса верят так же, как мы в торжество разума.
Волнения мои оказались напрасными. Коля — мудрый человек, к кому попало он тогда бы меня не потащил, это я сейчас понимаю. Да и почти не было кого попало тогда в его жизни.
Мы сидели на кухне и разговаривали. Точнее, сидели все, кроме меня. Я лежал на столе, и разговаривали мы с Таней и Маринкой. Коля тоже пытался реплики вставлять, но у него не получалось — рот был занят пережевыванием пищи. Как ни странно, Татьяна нисколько мне не удивилась. Видимо, действительно, образованный человек. А Маринка, так та была от меня в диком восторге.
— Сервелатик, скажите, пожалуйста, — засыпала она меня вопросами, — а хлебушко тоже говорить умеет?… А вы как Буратино, да? А дядя Коля, как папа Карло? Правда, он у нас хороший?… А хотите, я вам рисунки у нас покажу?… А рыбок в аквариуме? Мама аквариум сама сделала. У нас даже мечехвосты есть, и сомики… А кто ваша мама?… А у меня мама Таня, правда, красивая? И умная! Кандидат наук!.. А папа мой застрелился. Его из партии исключили.
— Марина! — строго цыкнула на дочь Таня. — Не болтай лишнего.
Чтоб раскрыть тайну исчезновения Янтарной комнаты, можно прошерстить все архивы человечества за последние три четверти века. Но куда приятнее отправиться в путешествие. Кому секрет, что занимательнее кататься по заграницам, нежели просиживать штаны над нечитабельными фолиантами? Да и узнаешь ли самое интересное, всматриваясь в сухие отчёты какого-нибудь по праву забытого группенфюрера? Например то, зачем приложил свою руку к исчезнувшей ныне реликвии Варфоломей Растрелли. Он же архитектор, а не декоратор, верно? И ещё… Впрочем, нет — «ещё» внутри.
Современный русский писатель Алексей Баев представляет оригинальное течение в литературе, где парадоксальность происходящего воспринимается как должное. Поставангардность подкреплена грамотным легким языком, новизной мотивов, неожиданными сюжетными поворотами. Все, что читатель видит в произведениях автора, кажется одновременно невозможно абсурдным и абсолютно объяснимо реальным. Сборник «Грехи и погрешности» – это избранные сочинения Баева. Некоторые из них уже были доступны широкой публике в различных изданиях и на интернет-площадках, другие увидят свет впервые.
Он уходит в себя, чтобы побыть в одиночестве, ты — дабы укрыться от проблем и суеты бурлящей жизни. Она погрузилась в свой мир, потому что очень хочет найти близкого друга и любимого человека, который, умирая, нацарапал карандашом на обрывке неведомый адрес: Tiki, 2. Тот, ясно, вовсе не земной — Оттуда никто не возвращается. Ну, может, не «никто», а «большинство из». Потому как пока ещё живые не верят, что душу можно вернуть. Но ведь можно?! Главное — отыскать загадочный объект под названием Тики Ту. И это второй роман диптиха «Пределы & Переходы». Обложка проиллюстрирована картиной П.
Время летит. И вот тебе уже совсем скоро исполнится тридцать, а за душой по-прежнему ничего — ни дома, ни семьи, ни «сбычи мечт». И даже замечательные комиксы, которые ты вдохновенно рисуешь по вечерам, сидя за письменным столом в крохотной съёмной квартирке, пока ещё никого не впечатлили. Кроме, может быть, собственного ангела-хранителя — интеллектуала и вообще большого умницы, — древнего ценителя настоящего искусства, да одного твоего далёкого предка. Бессмертного духом художника. Поля Гогена… Короче, цок.
В подборке рассказов в журнале "Иностранная литература" популяризатор математики Мартин Гарднер, известный также как автор фантастических рассказов о профессоре Сляпенарском, предстает мастером короткой реалистической прозы, пронизанной тонким юмором и гуманизмом.
…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».