Введение: Декадентский контекст ивритской литературы конца девятнадцатого века - [5]

В этих словах слышны отголоски взглядов на психопатологию, распространенных в конце девятнадцатого века. В том же параграфе Перец объясняет, что у здорового человека дух и части тела действуют ради общего целого, тогда как «мозг больного не способен достичь цельности, и поэтому его частные мнения и взгляды живут каждый сам по себе или группками, не способные раствориться в общем мировоззрении; в то время как у здорового мозга есть одна точка зрения, у больного их множество»; и он видит «затуманенные пространства».[38] Похожее восприятие процесса декадентского разложения можно найти в основополагающей статье Поля Бурже «Теория декаданса: очерки современной психологии» (1881) и в «Деле Вагнера»[39] Ницше (1888). С другой стороны, в заметке «Йоцрей тоху» (Создатели хаоса), подписанной псевдонимом «Амити» (Настоящий), Перец резко обрушивается на декадентскую мысль, согласно которой историческое развитие детерминировано и свойства того или иного народа объясняются генетическими данными. Перец уделяет много внимания опровержению такого подхода, приписывает его Золя и Ибсену в литературе и Дарвину в науке и называет его «миражами невежественной философии избалованного и вырождающегося поколения».[40]

Легко заметить, что декадентство Переца в сборнике Ха-хец далеко не полно и не последовательно, в основном во всем, что касается национального вопроса, что Перец не делает различий между декадентством и символизмом, но в то же время он пропитан понятиями декадентской мысли. Новые течения интересуют его, в основном, с точки зрения новой психологии, новой эротики и определяемого ими нового стиля, в то время как разрыв с национальной и социальной принадлежностью, так же как и отрицание возможности перемен и вытекающее из этого отрицания чувство безнадежности, им не принимаются. Такое мышление типично для периода вхождения декадентства в ивритскую литературу.

Мы задержались на сборниках Переца «Ха-угав» и «Ха-хец», потому что, как было сказано выше, их появление в 1894 году можно считать точкой отсчета для вхождения декадентских влияний в ивритскую литературу. Можно даже предложить рассматривать 1894 год как дату начала новой эпохи в ивритской литературе, эпохи сложных контактов литературы национального Возрождения с духом декадентства, господствующим в европейской литературе. Такое предложение ставит перед необходимостью пересмотреть принятую периодизацию новой ивритской литературы.

Принято считать 1881 год, год первой волны еврейских погромов в России, датой перехода от литературы Просвещения (Хаскалы) к литературе Возрождения. Выбор этой даты подразумевает, что перемена в ивритской литературе произошла сразу, как только изменилось политическое положение евреев России: погромы; разочарование, которое жестокие проявления антисемитизма поселили в евреях, веривших в просвещение, то есть в русификацию евреев России; пробуждение национального и сионистского сознания в 80-е годы. Но ведь, несмотря на значение этих событий в истории Сионизма, не они породили те достижения ивритской литературы, которые называют «литературой Возрождения». Первая волна погромов привела к формированию в 80-е годы движения Хибат-Цион (Любовь к Сиону) и к возникновению наивной и сентиментальной поэзии, значительная часть которой носит явные черты романтизма. Восьмидесятые годы породили также и сионистское мышление, позитивистское в своих формулировках, но романтическое по своему основному подходу. Погромы имели четкие исторические последствия в истории восточноевропейского еврейства, но они не повлекли за собою значительных художественных изменений в ивритской литературе начала 80-х годов. Изменения произошли лишь 10–15 лет спустя и вследствие других причин. Первые признаки сдвига ивритской литературы в сторону модернизма и начала эпохи доселе невиданных художественных достижений появились лишь в начале 90-х годов, одновременно со становлением Серебряного века русской литературы, а стали очевидным литературным фактом только в середине десятилетия, в поэзии Бялика и Черниховского и в прозе Переца, Бердичевского и Файерберга. То, что получило название «литературы еврейского Возрождения», началось в середине 90-х годов девятнадцатого века и завершилось в конце второго десятилетия двадцатого, когда центр литературной деятельности переместился из Европы в Эрец-Исраэль. В первое десятилетие двадцатого века декадентство было уже распространенной модой, чем-то само собой разумеющимся в среде образованных евреев, как можно понять из заметки Бренера «Нехе руах»[41] (Инвалид духа) написанной в 1906 году. Во втором десятилетии двадцатого века молодые образованные евреи пользовались декадентским жаргоном как чем-то само собой разумеющимся. Примером этому служит брошюра «Хаим Рецуцим (Разбитая жизнь) — фрагмент из дневника молодого человека», вышедшая в свет в 1913 году в Варшаве. Брошюра написана в виде дневника типичного молодого еврея, оторванного от национальных корней и не скупящегося на описания своих читательских впечатлений:

Меня особенно интересует душа индивидуума, душа современной личности. […] Проникнуть в глубину души такой новой личности […] удалось только двум-трем из гениев нашего поколения — Уайльду, Андрееву и Пшибышевскому — тем самым великим писателям, подвергающимся нападкам марксистов за дегенератизм, излишнее декадентство и эксцентричные галлюцинации, которые якобы встречаются в их творчестве.