Введение: Декадентский контекст ивритской литературы конца девятнадцатого века - [4]

Начало: 1894

Когда в ивритской литературе появились первые признаки декадентства? В русской литературе принято датировать начало модернистской эпохи 1892 годом — годом написания всеобъемлющего трактата Дмитрия Мережковского «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы»[22] — или 1894 — годом выхода в свет трехтомника «Русские символисты»[23] под редакцией Валерия Брюсова. Началом модернистской эпохи в ивритской литературе можно считать 1894 год — год издания сборника стихов Ицхака Лейбуша Переца «Ха-угав» (Орган). Наум Слущ в своей книге, посвященной истории ивритской литературы, однозначно определил стиль этих стихов как «символизм на грани декадентства».[24] По его мнению, в этих стихах Перец является «символистом», потому что он проявляет новые виды чувственности, пользуется синестезиями для изображения порочной эротики и пишет погребальные песни вечной печали в духе поэзии конца девятнадцатого века.[25] Что именно создало у Слуща такое впечатление? В одном из стихотворений из сборника «Ха-Угав» Перец задается следующими вопросами: «Создан ли наш мир Б-гом или сам Б-г создан человеком по образу и подобию своему? Существует ли некто, кто руководит миром и кто судит человека после его смерти? Или, может быть, мы пишем по воде и рисуем на песке, а вся наша история станет пищей для червей? Может быть, из того, что мы посеяли, вырастут лишь колючки? Свеча моей любви погасла и черви едят мой мозг».[26]

Стихи из сборника «Ха-Угав» вызвали многочисленные споры в критике.[27] Возражения раздавались как со стороны позитивиста Моше Лиленблюма,[28] так и со стороны — и этому трудно найти иное объяснение, кроме личной неприязни, — Давида Фришмана, обвинявшего Переца в подражании поэзии Гейне,[29] чье творчество в России 90-х годов девятнадцатого века отождествлялось с модернизмом и декадентством.[30] Клаузнер подчеркивал сходство между нападками Фришмана на этот сборник и критикой Максом Нордау декадентской литературы.[31] Он, со своей стороны, нашел в стихах Переца влияние «французских символистов и декадентов, тех самых новых поэтов, которые решили, что для стихотворения достаточно одного только звучания слов и нет нужды ни в какой внутренней идее».[32] Три года спустя Йехошуа Хоне Равницкий заметил, что в ранней поэзии Переца есть явная склонность к декадентству: «Были времена, когда наш писатель [Перец] склонен был ходить по путям, проложенным декадентскими прозаиками, однако факел таланта вернул его на естественный для него путь, и в последние годы описания Переца действительно стали лучше и совершеннее».[33] Исследователи литературы на языке идиш тоже отмечают влияние символизма и декадентства на раннее творчество Переца.[34] Известно, что творчество Переца на иврите и на идише оказало сильное влияние на ивритских (в том числе и на молодого Бердичевского) и идишских (Номберга и других) писателей рубежа веков.[35]

В том же 1894 году Перец написал и первые модернистские манифесты ивритской литературы и опубликовал их в альманахе Ха-хец, выходившем под его редакцией. Перец, как и Брюсов (который, как уже упоминалось, в том же году опубликовал первые сборники «Русских символистов»), написал не только предисловие-манифест к тонкой брошюре, но и тексты разных жанров, под которыми подписался инициалами или вымышленными именами. Во вступительном слове от редакции, которое называлось «Рождение Моисея, Пятикнижие дающего», Перец предлагал читателю новый литературный путь в таком тоне, как будто речь шла о спасении нации и всего мира. В первой статье, «Письма о литературе» (подписанной «Ха-Перецы»), в том же духе представлена война между старым и новым поколениями ивритской литературы. В одном из параграфов этой статьи, «Старики и молодые в ивритской литературе», Перец иронизирует над ивритскими писателями, восхищающимися реализмом и народностью в духе романтизма в то время, когда в Европе уже господствуют декадентство и символизм. Подобно Мережковскому, он обрушивается на позитивистское отношение к литературе как к социальному и политическому орудию и на сентиментальный, слезливый и наивный альтруизм в духе русской «гражданской литературы»:

В мировой литературе солнце реализма давно закатилось, вслед за ним уже взошло солнце материализма и декаденты подняли свое знамя! […] А у нас, далеких от поля деятельности, «реализм» считается новым девизом, зажигающим сердца. […] Добавьте еще капли мирра, любви к Сиону и росинки народности и пейте, но скажите мне: что вы пьете?[36]

В третьем параграфе той же статьи, «Душевные болезни писателей», Перец объясняет «новую психологию»:

[У душевнобольных] нет самостоятельной воли, а только страсти и похоть; нет ни одного цельного свойства, а лишь мешанина различных свойств; нет цельного разума, а только претензии и ощущения. В то время как у здорового человека все духовные впечатления объединяются в единый дух, душа больного распадается на множество душ и различные черты характера сменяют одна другую. Новая психология не будет молчать при виде зверя, время от времени внезапно пробуждающегося в человеческом сердце. […] Она знакома с «дибуком» [разновидность душевного заболевания], он не новое создание, она только стремится понять причины, которые пробуждают дремавшие в течение тысячелетий или целых поколений силы. […] А что касается общего мировоззрения, слишком мало существует людей, которых можно назвать здоровыми!