Вулканы небес - [26]

Сам я допускаю мысль, что наш мир — организм и что все наши мысли — феномены, свойственные стадиям его развития, так же как его скалы, деревья и формы жизни; и что я думаю так, как я думаю, в основном, хотя и не абсолютно, согласно стадии, в которой я живу. Это очень похоже на философию духа времени — «Zeitgeist», но философия в ее обычных рамках есть абсолютизм, а я пытаюсь вычислить расписание предопределенного — хотя не абсолютно предопределенного — развития одного мира, который можно охватить мыслью и который может оказаться лишь одним из множества других миров, стадии существования которых соответствуют стадиям развития, скажем, зародыша. Это, на наш взгляд, можно рассматривать как философию Спинозы, но Спиноза не очертил рамок, в которых следует мыслить.

Ни в каком сколько-нибудь удовлетворительном смысле невозможно судить о наших данных, как и ни о чем вообще, — но конечно у нас есть способы составить мнение, которое часто оказывается отчасти полезным. Посредством ограничения химик может судить, какое вещество — кислота, а какое — щелочь. Это настолько близко к стандарту суждения, что он может на его основании вести дело. Тем не менее существуют вещества, на примере которых видна непрерывность или точка слияния кислот и щелочей; и существуют вещества, которые при одних условиях являются кислотами, а при других — щелочами. Если существует ученый, разум которого может вынести безусловный приговор за или против наших данных, его разум могущественнее лакмусовой бумаги.

Рациональное мышление в смысле более или менее окончательном ограничено непрерывностью, потому что только кажется, что из общей целостности феноменов можно выделить и обдумать что-то частное. И потому не составляет тайны расхождение философских систем, которые сами по себе ложны или надуманны, и потому ложные или надуманные проблемы остаются столь же неразрешимыми, как и тысячелетия назад.

Но если, к примеру, ни один из листьев дерева не похож в точности на другой, так что всякая видимость отдельна от другой видимости, хотя в то же время они взаимосвязаны, то наряду с непрерывностью существуют и разрывы. Тем бессильнее оказывается наша мысль. Разрывы ставят преграду всякому окончательно здравому пониманию, поскольку процесс понимания есть процесс предполагаемой ассимиляции чего-то с чем-то еще; однако оторванное, или индивидуальное, или уникальное невозможно ассимилировать.

То, что мы выживаем, возможно, объясняется существованием основной направляющей силы, или контроля, или управления организма, которое в высокой степени упорядочивает движение планет, но менее эффективно в отношении более новых феноменов. Другое объяснение нашей жизнеспособности состоит в том, что все наши конкуренты также умственно непригодны.

Кроме того, в ином отношении, способы сохранения личности, или престижа, или высокой и благородной репутации были недавно наглядно продемонстрированы. Где-то на апрельский День дураков 1930 года астрономы объявили, что несколько лет назад астроном Лоуэлл путем математических расчетов невероятной сложности, совершенно недоступных уму всякого, кто не является астрономом, вычислил расположение девятой малой планеты солнечной системы и что она была обнаружена почти точно в рассчитанном месте. Целые колонки и страницы специальных изданий посвящались этому триумфу астрономической науки. Но затем вкралась нотка сомнения — несколько заблудших абзацев, сообщающих, что в конечном счете обнаруженное небесное тело могло и не быть рассчитанной Лоуэллом планетой, — и тема чуточку затухла. Но для общественного мнения впечатление, созданное заголовками, значительно перевешивает впечатление от нескольких невнятных абзацев, и общество осталось в уверенности, что триумф астрономической науки, в чем бы он ни состоял, имел место. Очень вероятно, что престиж астрономии не только не пострадал, но и выиграл благодаря этому перевесу заголовков над содержанием.

Я не думаю, что людям так уж необходимо тщеславие как таковое; они не могут обойтись без компенсирующего тщеславия. Как правило, астрономам уделяют очень мало внимания или вовсе о них не вспоминают, но время от времени приписываемое им могущество вспыхивает утешительным светом. Во всем, что кто-то делает, где-то кроется ошибка. Некто — не астроном, но причисляет себя к астрономам, чтобы выделиться среди иных, «низших» форм жизни и мышления. Сознание бессмысленности или глупости, сопровождающее все его обыденные дела, смягчается гордостью за себя и астрономов, противопоставленных кошкам и собакам.

Согласно расчетам Лоуэлла, среднеквадратичное расстояние новой планеты от Солнца составляло 45 астрономических единиц. Но через несколько недель после апрельского Дня дураков обнаружилось, что объект расположен на средне- или очень среднеквадратичном расстоянии 217 единиц. Я не скажу, что получившая образование собака или кошка могла бы справиться не хуже, если не лучше, но я говорю, что в благодарном чувстве, охватывающем того, кто, причислив себя к астрономам, поглядывает свысока на собак и кошек, кроется большое заблуждение.