Вулканы не молчат - [62]

По-моему, Геннадий еще и теперь уверен, что, будь он тогда в лагере, ничего бы не случилось. Гадать можно по-всякому, а реальным остается одно: по возвращении в Петропавловск пришлось сочинять оправдательную бумагу: «Мы, ниже подписавшиеся, составили настоящий акт…»

Соседи

Потеряв лодку, мы потеряли возможность пользоваться морской дорогой. А как было хорошо, просыпаясь утром, не думать о том, что опять придется лезть на береговую кручу, продираться через ольховник, пылить по черным оврагам. Позавтракав, мы дожидались, когда, опробовав мотор, Геннадий подаст команду надеть надувные жилеты. Лодкой он управлял сам. В нашу задачу входило сидеть так, чтобы не закрывать от него обзора. Лишь у самого потока, едва Геннадий глушил мотор, мы по его команде (и он тоже) прыгали в прибой и под возгласы «Раз-два!.. Так, так!.. А н-ну ещ-ще!» выталкивали лодку на берег и тащили по мокрому шлаку подальше от воды, чтобы, в случае ухудшения погоды, ее не заарканило волной. Переход занимал пятнадцать минут. Экономия сил и времени стоила того, чтобы немного попыхтеть при «швартовке».

Теперь снова — полтора часа туда, полтора — обратно. А еще встал вопрос: на чем доставлять в лагерь образцы?

В первый послештормовой выход на прорыв образцы распределили по рюкзакам. Хотя рюкзаки были набиты под самые тесемки, в них не вошла и десятая доля того, что успели отобрать за день.

— Это не работа, — сказал Геннадий, — придется резиновую лодку приспосабливать.

У Кости, как всегда, нашлось возражение:

— Чиркова на нас нет. Он бы сказал: «Нельзя, братцы. ТэБэ нарушаете». То есть технику безопасности.

В угоду ТБ «экипаж» последней оставшейся в нашем распоряжении плавучки был вынужден бо́льшую часть пути топать по берегу. Лодку с поклажей вели на длинном буксире. «В плаванье» пускались лишь у мыса Бакланьего — по-другому его не обойдешь.

Надувная лодка была рассчитана на двоих. Вторым Геннадий выбрал меня (Алексей с Костей по-прежнему ходили верхней тропой). Иногда брали Питкина. Геннадий греб, а я, сидя в корме, помогал ему маленьким рулевым веслом. Вынужденный стоять на одном месте, Питкин занимал себя тем, что вертел головой, встречая и провожая пролетавших рядом бакланов и чаек.

Один из таких рейсов завершился небольшим приключением.

Уже миновали Бакланий, как вдруг за моей спиной словно бы что-то лопнуло. Густое шипение, перемешанное с натужным хрипом, мгновенно напомнило о фонтанирующих воронках.

Судороги страха молнией прошлись по рукам и ногам. Страхом был парализован и Питкин. Отважный охотник за лисами ткнул голову в мои колени и завалился на бок. По вздыбленной шерсти часто и мелко бегали волны нервного озноба. Геннадий, приподняв весла, озадаченно, с чуть побледневшим лицом смотрел на то, что было за моей спиной.

Я оглянулся. В пяти метрах от лодки из воды торчала разинутая пасть сивуча, и из этого обрамленного игольчатыми усами жерла все еще выгоняло шумную газовую струю.

Набрав свежего воздуха, сивуч скрылся в глубине. Питкин залаял, а мы, посмеиваясь над его запоздалым геройством, принялись обсуждать ситуацию, в которой могли оказаться, если бы сивуч вынырнул несколькими секундами раньше. Лодка была как раз на том месте, где всплыла эта громадина. Ну, а если бы?.. Черт же его знает, как там у него устроено. Мог бы и таранить. Почему-то казалось: распираемый отработанным воздухом сивуч несется из глубины незрячим.

Это происшествие заставило меня ближе присмотреться к нашим соседям. И к сивучам, и к другим обитателям Алаида. Пока только лисы сами напросились на знакомство. Хотя присутствие Питкина научило их осторожности, они не собирались покидать нас окончательно.

Дальше всех от лагеря держались бакланы. Черные, с гусиным размахом крыльев и вытянутыми, как у гусей, шеями они, казалось, строго следили за тем, чтобы не нарушать водной границы проходившей между заливом и открытым морем. Наблюдая за ними с берега, я думал, что бакланы боятся людей. Иначе бы с какой стати они промышляли в бурных волнах, когда тем же самым проще заниматься в тихом заливе?

Мое мнение переменилось после того, как мы стали плавать на резиновой лодке. Огибая камни мыса, мы, при желании, могли дотянуться до них веслом. Если в эти минуты на камнях сидели бакланы, они, как правило, не улетали. В том, как распрямлялись, становились еще длиннее их шеи, чувствовалось напряжение, готовность, не медля, взлететь. Но тем и ограничивалось их недоверие. Из этого я заключил: не страх заставляет бакланов добывать пищу, барахтаясь в волнах. В нашем заливе им нечего делать. Рыба здесь, может, и водится, но до нее не доберешься. Дно густо заросло водорослями. Пробившись сквозь толщу воды, они сплели на поверхности залива плотную сетку, в которой не то что баклан — сивуч запутается.

Шумно и по-утиному хлопотливо метались над заливом топорки — черные птицы из водоплавающих величиной чуть больше голубя. Их украшают огненно-яркие ножки и клювы. Собираясь садиться, топорок расправляет на широко растопыренных ножках все перепонки, и снизу кажется, что он обут в нарядные лапоточки.

Два топорка жили в пещерке над нашими палатками. Свое гнездо они устроили еще до того, как у подножья их скалы появился лагерь вулканологов. К людям пернатая парочка отнеслась с доверием, и не ошиблась.