Вулфхолл, или Волчий зал - [5]
Эсташ Шапюи, дипломат, уроженец Савойи, посол императора
Карла V в Лондоне.
Жан де Дентвиль, посол Франциска I.
Генри Куртенэ, маркиз Эксетерский, потомок дочери Эдуарда IV.
Гертруда, его жена.
Маргарет Поль, графиня Солсбери, племянница Эдуарда IV.
Лорд Монтегю, ее сын.
Джеффри Поль, ее сын.
Реджинальд Поль, ее сын.
Старый сэр Джон, опозоривший себя связью с женой старшего сына Эдварда.
Эдвард Сеймур, его сын.
Томас Сеймур, его сын.
Джейн, его дочь, при дворе.
Лиззи, его дочь, замужем за губернатором острова Джерси.
Уильям Беттс, врач.
Николас Кратцер, астроном.
Ганс Гольбейн, художник.
Секстон, шут Вулси.
Элизабет Бартон, пророчица.
Тюдоры
Йоркистские претенденты
Сцены бывают трех родов: во-первых, так называемые трагические, во-вторых – комические, в-третьих – сатирические. Декорации их несходны и разнородны: трагические изображают колонны, фронтоны, статуи и прочие царственные предметы; комические же представляют частные здания, балконы и изображения ряда окон, в подражание тому, как бывает в обыкновенных домах; а сатирические украшаются деревьями, пещерами, горами и прочими особенностями сельского пейзажа.
Витрувий. Десять книг об архитектуре. План театра. Перевод Ф. Петровского
Счастье
Тайный сговор
Свобода
Учтивое оскорбление
Умеренность
Безумие
Величие
Бедствие
Прихоть
Нищета
Притворное сочувствие
Отчаяние
Лукавство
Подлость
Надежда
Исправление
Осмотрительность
Стойкость
Джон Скелтон[1]. Величие. Интерлюдия. Ок. 1520
Часть первая
I
Через пролив
А ну вставай!
Только что он стоял – и вот уже лежит, оглушенный, ошарашенный, растянувшись во весь рост на булыжнике двора. Поворачивает голову, смотрит на ворота, будто оттуда может прийти помощь. Сейчас его ничего не стоит прикончить.
Кровь из разбитой головы – по ней пришелся первый удар – заливает лицо. Левый глаз ничего не видит. Сощурив правый, он замечает, что шов на отцовском башмаке лопнул. Дратва вылезла наружу, узел на ней и рассек ему бровь. Это был второй удар.
– Вставай же! – орет Уолтер, примериваясь, куда ударить теперь.
Он приподнимает голову на дюйм-другой, ползет на животе, стараясь не выставлять руки, иначе Уолтер на них наступит. Так уже было.
– Ты что, угорь? – спрашивает родитель. Отходит на несколько шагов, разбегается, снова бьет.
Удар вышибает из него дух. В голове одна мысль: это конец. Лоб снова касается булыжников. Сейчас Уолтер начнет его пинать. Белла, запертая в сарае, заходится лаем. Жалко, что я больше ее не увижу, проносится в голове. Двор пахнет пивом и кровью. За воротами, у реки, кто-то орет. Ничего не болит, а может, болит все, и невозможно вычленить отдельную боль. Есть лишь ощущение холода в прижатой к булыжнику щеке.
– Нет, только глянь! – Уолтер прыгает на одной ноге, будто танцует. – До чего ты меня довел! Я порвал о твою башку свой добрый башмак!
Дюйм за дюймом. Дюйм за дюймом вперед. Пусть обзывает угрем, червяком, аспидом. Голову не поднимай, чтобы не злить Уолтера еще больше. Нос забит кровью, приходится дышать ртом. Отец отвлекся на порванный башмак. Минута передышки.
Его тошнит.
– Давай-давай! – ревет Уолтер. – Заблюй тут все!
Заблюй мои добрые булыжники.
– Давай же, вставай! Поднимайся! Святые греховодники! Встань на ноги!
Святые греховодники? Что это значит? Волосы в блевотине, собака лает, Уолтер вопит, над рекой несется колокольный звон. Ему чудится движение: как будто земля стала Темзой. Она вздымается и опадает. Последний воздух со свистом выходит из груди. Ну все, добил мальца, кричит кто-то Уолтеру. Он закрывает глаза, или их закрывает ему Господь. Глубокая, черная вода уносит его прочь.
Когда мысли возвращаются, он стоит в дверях «Летучего коня Пегаса». Уже почти полдень. Сестра Кэт выходит из кухни с горячими пирогами и едва не роняет поднос.
– Нет, вы только полюбуйтесь!
– Кэт, не ори. У меня голова лопнет.
Она зовет мужа: «Морган Уильямс!» Поворачивается на месте, глаза ошалелые, лицо раскраснелось от кухонного жара.
– Заберите у меня поднос! Тело Господне, да куда все подевались?
Его трясет, совсем как Беллу после того, как она свалилась из лодки в реку.
Вбегает служанка:
– Хозяин ушел в город.
– Да знаю я, дура! – При виде окровавленного брата Кэт позабыла все на свете. Она сует девушке поднос. – Пристрой так, чтобы кошки не добрались, не то таких оплеух навешаю – звезды из глаз посыплются! – Освободив руки, она на мгновение сжимает их в страстной молитве. – Опять дрался или это отец тебя изукрасил?
Да, говорит он, кивая изо всех сил, так что кровь брызжет из носа. Да, повторяет он и указывает на себя, словно говоря: здесь был Уолтер. Кэт кричит, чтобы несли таз, воду, чтобы воду налили в таз, чтобы дали полотенце, чтобы дьявол сию минуту явился и забрал к себе своего слугу Уолтера.
– Сядь, покуда не упал.
Он хочет сказать: я только что встал. Во дворе. Пролежал там час. А может, сутки, и тогда сегодня уже завтра. Только будь это сутки назад, Уолтер бы пришел и убил его за то, что валяется на дороге. А раны бы уже затянулись коркой и сейчас болели сильнее, при каждом движении. По близкому знакомству с башмаками и кулаками Уолтера он знает, что второй день всегда хуже первого.
