Вторжение французов в Россию в 1812 г. - [7]

Наполеон обедал вместе со своей свитою, ел очень много, и в особенности понравилась ему морковь с бараньими котлетами. Это приписывали тому, что император в первый раз обедал после выезда из Москвы, т. к. до сейнского обеда ограничивался только холодной закуской. Во время обеда заметил он картину, висевшую на стене, приказал Вонсовичу снять и к своему удивлению заметил на ней изображение исторического факта, когда император Александр в 1807 г. представлял ему на судне, при городе Тельзите, прусского короля, побежденного в том же году. По этому поводу начал философствовать о суете мира сего, о разнице в его положении между теперешнем временем и 1807 г. Много Наполеон говорил о вежливости и доброте императора Александра, о преданности военному искусству его брата, великого князя Константина Павловича, которого видел ловкость и замечательный навык в умении обращаться с холодным оружием. Наконец вспомнил, по словам подпрефекта, приглашенного тоже к императорскому столу, о красоте и любезности прусской королевы, с которой познакомился в Тильзите, где, как известно, был заключен мир.

После обеда, вышедши на крыльцо, Наполеон произвел смотр Сейнскому ополчению, состоявшему из национальной гвардии, собранной из горожан, из так-называемых пикинеров, набранных из сельских жителей. Посмотрев на саперный отряд, с белыми холстинными передниками, с высокими бараньими шапками и с длинными искусственными бородами, стоявший во главе национальной гвардии, начал смеяться; смех его еще усилился, когда взглянул на упомянутых пикинеров и произнес, обращаясь к генералу Раппу: «c’est bien ridicule». В самом деле, они были смешно одеты: кафтан и панталоны были из толстого серого сукна; из этого материала была и фуражка, имевшая форму высокой ермолки. Однако, несмотря на это, Наполеону понравилась резвость и выдержанность солдат, хороший их вид в 20-ти градусах морозу; а когда гвардия, под командой капитана Жельны, осьмидесятилетнего старика, современника Костюшко, сделала на караул, и пикинеры, подняв свои пики, начали кричать: «да здравствует император!» Наполеон был в восторге, несколько раз выражал свое удовольствие и благодарил отряд. Спрашивал подпрефекта о числе солдат. Когда узнал, что отряд состоит более чем из 2.000 солдат, император говорил, что ему кажется, что Сейнский уезд меньше других уездов Варшавского герцогства, и если в нем можно было набрать 2.000 войска, то из уездов Варшавского герцогства, состоявшего из 100 уездов, можно составить армию в 200.000 человек. «Господа, — произнес Наполеон, обратившись к окружавшим, — нечего нам отчаваться».

Подали трое саней: на одни из них был поставлен кузов. Выходя из Cafe-haus’а, Наполеон встретил у дверей госпожу Мицулевич, которая мешала подойти ему к камину, улыбнулся и сказал: «adieu, baba». В экипаж сел со своим человеком Рустаном; сзади экипажа сел генерал Рапп, а на козлах полковник Вонсович. На других санях ехал маршал Коленкур с генералом Сокольницким и с одним служителем. На третьих санях был багаж и два лакея. Т. к. подпрефект не мог успеть собраться в путь, то Наполеон, не видя его при выезде из города, остановился и ждал полчаса, пока тот прибыл.

V

В Глембоком-Броде (первая почтовая станция) Наполеон поручил Вонсовичу узнать, не видели ли поселяне казаков в окрестных лесах. В Августове благодарил подпрефекта за благополучно совершенный путь и уверял, что никогда об этом не забудет и постарается вознаградить за оказанную услугу. И действительно, Наполеон не забыл об этом, как это увидим после.

Известно, что Наполеон, прибыв в Варшаву, остановился в английской гостинице и, переночевав, поспешил в дальнейший путь, в Париж. Никого он не принимал у себя в Варшаве, позвал только агента при правительстве Варшавского герцогства, священника Прадта, известного дипломата, беседовал с ним и, взяв у него денег, уехал из Варшавы.

В заключение моих воспоминаний считаю необходимым прибавить еще следующий рассказ, который передаю со слов бывшего мариампольского почтсодержателя Микулича.

«Увидев меня в городе Мариамполе[9] суетившегося около ямщиков, запрягавших лошадей. Наполеон позвал меня к себе, и когда узнал, что не понимаю по-французски, поручил полковнику Вонсовичу передать мне, что он, Наполеон, надеется, что я предан ему так, как вообще поляки. Притом прибавил, что передает свою судьбу в мои руки, т. к. желает, чтобы сейчас же отправиться вперед и до самой Варшавы на всех почтовых станциях заказать лошадей для маршала Коленкура, под именем которого Наполеон уходил в Варшаву; чтобы никому не говорить ни слова о его проезде и в случае опасности немедленно донести. Когда Наполеон услышал, что я готов пожертвовать для него свою жизнь, подал мне руку, которую я поцеловал чистосердечно. Только в одном месте на пути в Варшаву я сильно встревожился: невдалеке от городка Райграда[10], услышал я разговаривавших евреев, что кто-то видел казаков в долине речки Бобра, текущей как раз вдоль дороги, по которой надо было проезжать Наполеону. Про всякий случай я остановился до приезда императора и сообщил о слышанном полковнику Вонсовичу. Выслушав мое донесение, Наполеон спросил, далеко ли до границы прусского королевства? Когда узнал, что поедем близ границы, т. к. дорога идет почти по ней, сказал, что надо ехать дальше и в случае опасности повернуть на право в Пруссию, куда, по всему вероятию, казаки не осмелятся преследовать. Согласно такому решению, мы двинулись дальше; ехали безостановочно днем и ночью без всяких уже опасений и прибыли, наконец, в Варшаву, где, по данному мне приказу, я указал путь в английскую гостиницу. Император приказал полковнику Вонсовичу благодарить меня и уверить, что об услуге моей не забудет, и поручил Прадту, как сказал выше, своему агенту, выдать мне 25.000 франков».