Вторжение французов в Россию в 1812 г. - [2]

замостской коллегиаты[3], с одной служанкой, т. к. вся остальная прислуга, с более ценными вещами и с домашним скотом, ночевала в лесу, чтобы таким образом уйти от преследования французов. Три дня ничего я не ел и поэтому просил ксендза дать мне что-нибудь поесть, тем более, что я устал и чувствовал полное истощение сил. Но ксендз сказал, что у него нечего есть, поэтому и мне ничего не может дать. Однако-ж я обрадовался, когда заметил, что служанка собирается печь хлеб; моя радость еще более усилилась, когда я увидел, что в печи жарится гусь, принесенный какой-то крестьянкой священнику. Но вдруг мы были поражены каким-то шумом, который все более и более приближался к дому настоятеля. Шум производил отряд баварских драгун, занимавшихся грабежом. Баварцы нашли в печи и гуся и хлеб; при виде отнимаемого у нас последнего куска хлеба, я едва мог удержать слезы. К нашему счастью, в урдоминском поместье временно пребывал у своей родственницы, г-жи Турчинович, поручик Наполеоновой гвардии уланского полка, Фадей Тедвен. Он, известив командира баварского отряда, что оставлен в Урдомине для защиты жителей от нанесения обид Наполеоновыми войсками (г. Тедвен считался только в отпуску), позвал начальника отряда к себе и приказал возвратить жителям все то, что баварцы разграбили в их домах. Баварцы послушались. Но за то в 20 верстах от Урдомина отряд ограбил местечко Сомно, причем из тамошнего костела взял 4.500 рублей, собранных на ремонт церкви.

Как уже выше сказано, моего дяди в Урдомине не было; он отправился в Вильковишки к доктору, где собирались тогда главные силы французской армии. Помещица Урдомина, заботившаяся о здоровьи моего дяди, хотела послать лошадей за ним в Вильковишки; но привести это в исполнение было почти невозможно, т. к. лошади на пути были бы наверно конфискованы французами. Она обратилась за советом к поручику Тедвену, который посоветовал ей следующее: обещал ей послать в Вильковишки своего денщика, гвардейского солдата из литовских крестьян, и потребовал, чтобы в помощь ему дать расторопного человека, который бы указал путь. Вся прислуга была в лесу; послать было некого; поэтому я переоделся в крестьянское платье, отыскал пару лошадей и простую телегу и двинулся вместе с гвардейцем, одетым в полную парадную форм, по направлению к Вильковишкам. На пути мы встречали много войска, которое, увидя моего гвардейца и принимая его, по-видимому, за курьера, давало нам дорогу. Часто отряды, которые мы встречали, хотели узнать дорогу и обращались с вопросами к моему барину; но тот, не зная по-французски, отвечал спрашивавшим: «la garde imperial», а меня погонял с криком: «marche, a vans»; часто тоже прибавлял: «bougre»[4]. Видно, такое наставление он получил от своего барина. Мы ехали день и ночь, пока добрались до Вильковишек, находящегося в 50 верстах от Урдомина. Это происходило оттого, что дорога буквально была загромождена всякими военными принадлежностями и войском. Пришлось шесть часов простоять у городской заставы, т. к. не было никакой возможности въехать в город. Я нашел квартиру дяди в конюшне; здесь он помещался за перегородкой, вместе с доктором; семья доктора помещалась в той же конюшне за другой перегородкой, а в доме его было отведено помещение для вице-короля итальянского Евгения и для баварского наследника престола.

В приходском доме жил неаполитанский король Иоахим Мюрат; все же прочие городские дома были заняты маршалами, генералами и другими сановниками. Войско, состоявшее более чем из 250.000, расположено было в поле, прилегающем к городу. Наполеона еще не было; его ожидали на следующий день из Кенигсберга. Никаких не было приготовлений к его встрече; только жители из любопытства вышли за город, чтобы взглянуть на величайшего в то время героя.

На закате солнца мы заметили в стороне, откуда имел приехать Наполеон, столб пыли и звук трубы, остерегающей, чтобы давать дорогу императору. И действительно, по истечении нескольких минут, показался Наполеон в одноколке, запряженной одной лошадью, которою сам правил; впереди ехали трубачи; он был окружен свитой, состоявшей из нескольких десятков кавалерийских офицеров и унтер-офицеров разных полков; как обыкновенно изображают его на портретах, он был в мундире конно-егерского полка, в пальто-сюртуке песочного цвета и в характеристической треуголке на голове.

II

Приехав в город, Наполеон прямо отправился в дом вильковишского поместья[5], лежащего на краю города, где ему была приготовлена квартира. На лице императора, хотя и покрытом пылью, можно было заметить изнурение, беспокойство и какое-то особенное неудовольствие, что происходило оттого, что (как уже тогда рассказывали) во время похода неоднократно получал он неприятные известия. Нерасположение его духа приняло характер сильнейшего гнева в то время, когда в Вильковишках заметил, что не только армия, но даже его гвардия лишена самых необходимых съестных припасов. Целую ночь он не спал, и не позволил другим уснуть, т. к. все должны были заботиться о приготовлении печей для хлеба. Это обстоятельство было причиною того, что вся армия осталась в Вильковишках еще на четыре дня и вместе с тем объявление войны России последовало четырьмя днями позже против назначенного времени, независимо от того, надо было дать время отдохнуть утомленным продолжительным походом солдатам и снабдить армию съестными припасами. Кроме того, Наполеон заботился о расположении к себе своей гвардии, которая громко начала роптать на бедствия и лишения, которые испытывала во время этого похода. Беседовал он с солдатами, приказывал выдавать двойные рационы съестных припасов и вина.