Второй удар гонга. Врата судьбы - [96]

— Все они связывали ее смерть с эпизодом с листьями наперстянки и шпината. Все выздоровели, кроме нее.

— Очень интересно, — заметил Томми. — Обстановка другая, а рассказ все тот же.

— И они высказали массу всяких идей, — продолжила Таппенс. — Дама, которую звали Бесси, сказала: «Знаете ли, со мной об этом говорила только моя бабушка, но все произошло задолго до нее, так что многие детали она вполне могла перепутать. Я уверена, что она это часто делала». Знаешь, Томми, когда все начинают говорить одновременно, то это здорово все путает. Все разом говорили о шпионах, пикниках, ядах и о прочей ерунде. Я так и не смогла выяснить точные подробности, потому что никто, естественно, не помнит, когда именно им это рассказала их бабушка. Если та говорит, что в тот момент ей было только шестнадцать и рассказ произвел на нее колоссальное впечатление, то надо прежде всего понять, сколько же этой бабушке сейчас, когда она сама это рассказывает. Она может сказать, что ей девяносто, потому что в таком возрасте люди любят прибавлять себе лишние годы после того, как им исполняется восемьдесят, а если ей где-то около семидесяти, то она вполне может сказать, что ей пятьдесят два.

— Мэри Джордан, — задумчиво процитировал Томми, — не умерла своей смертью. У него были подозрения. Интересно, рассказал ли он о них полицейским.

— Ты говоришь об Александре?

— Да. И может быть, именно из-за этих подозрений Паркинсон слишком много говорил. Он просто обязан был умереть.

— Здесь многое зависит от Александра, правда?

— Мы знаем точно, когда он умер, благодаря дате на его памятнике. А вот Мэри Джордан… мы так и не знаем, когда и от чего, Но в конце концов мы это выясним, — сказал Томми. — Надо просто составить несколько списков имен, дат и того, что ты слышала. Знаешь, ты будешь сильно удивлена. Удивлена тем, что можно выяснить, проверив несколько случайно произнесенных слов.

— Мне кажется, что у тебя масса полезных друзей, — с завистью сказала Таппенс.

— У тебя тоже.

— Ты не прав, — ответила миссис Бересфорд.

— Нет, прав. А кроме того, ты умеешь заставлять людей шевелиться, — заверил ее муж. — Вот ты пришла к старушке с именинным альбомом — и почти сразу же начинаешь общаться с массой людей в этом доме для престарелых, или как он там называется. И они рассказывают тебе о том, что происходило во времена двоюродных тетушек, прабабушек, дядюшек Джонов, крестных и, возможно, во времена того самого морского адмирала, который и начал рассказывать эти шпионские истории. Как только мы сможем привязаться к каким-нибудь датам и продолжить наши расспросы, то вполне сможем получить… какой-то результат. Кто знает.

— Интересно, кто были эти молодые люди из Оксфорда и Кембриджа, о которых говорили, что они что-то спрятали?

— Они мало похожи на шпионов, — сказал Томми.

— Да, ты прав, — согласилась Таппенс.

— Не забывай о врачах и старых священниках, — напомнил Бересфорд. — С ними, наверное, тоже стоит поговорить, но я не знаю, что это может нам дать. Все это случилось слишком давно. Мы крайне далеки от разгадки. Мы даже не знаем… С тобой никто больше не пытался шутить, Таппенс?

— Ты хочешь спросить, не покушался ли кто-нибудь на мою жизнь за последние два дня? Нет, никто. Никто не приглашал меня на пикник, с тормозами в машине все в порядке, в сарайчике для инвентаря стоит банка с гербицидом, но ее пока никто не открывал.

— Думаю, что Исаак хранит ее там на тот случай, если ты однажды появишься на улице с сэндвичем в руках.

— Бедный Исаак, — заметила Таппенс. — Ты не должен говорить о нем плохо. Он стал одним из моих самых лучших друзей. Знаешь, это напомнило мне…

— И о чем же это тебе напомнило?

— Не могу вспомнить, — ответила Таппенс, хлопая ресницами. — Когда ты заговорил об Исааке, это мне о чем-то напомнило.

— Боже! — произнес Томми с глубоким вздохом.

— Про одну старушку, — продолжила Таппенс. — Говорили, что каждый вечер она прятала драгоценности в свои митенки[60]. Кажется, сережки. Это была та, которая думала, что все хотят ее отравить. А кто-то помнит кого-то, кто складывал вещи в коробку для сбора милостыни. А еще рассказывают о фаянсовой штуке… знаешь, бывают такие для сбора денег в пользу беспризорников, о чем на ней и было написано. Так вот, одна женщина складывала в нее пятифунтовые бумажки, с тем чтобы всегда иметь под рукой кое-какие сбережения, а когда кружка наполнялась, то покупала такую же новую, а старую разбивала.

— И, я думаю, сама тратила эти денежки, — предположил Томми.

— Думаю, что в этом и была вся суть. Моя кузина Эмлин часто говорила, — тут Таппенс постаралась привести точную цитату: — «Никому никогда не придет в голову грабить беспризорных или миссионеров». И если кто-то попытается разбить емкость для добровольных пожертвований, то это сразу же заметят, верно?

— А ты, случайно, не находила каких-нибудь религиозных книг или скучных проповедей во время своих поисков в книгах?

— Нет. А почему ты спрашиваешь?

— Я просто подумал, что в них хорошо прятать вещи. Знаешь, какая-нибудь невероятно скучная книга по теологии. Старая потертая книга с вырезанными внутри страницами.