Второй сын - [114]

Мастер Айво наблюдал за торжественной встречей от входа в храм, сквозь его распахнутые двери. Байр двинулся к нему, заключил верховного хранителя в объятия, способные превратить того в горстку пыли, но Айво без возражений сомкнул свои руки-крылья на шее огромного ярла.

– Мы ждали, Байр из Сейлока, – пророкотал он, а Байр выпустил его из объятий и обернулся к тем, кто спешил к нему навстречу.

Первой подошла Тень. В знак приветствия она вытянула перед собой ладонь, улыбаясь, как и всегда, робкой и тихой улыбкой. Байр склонился к ее руке, поцеловал бледные пальцы. Радость ее была так же чиста, как ее тонкая, белая кожа.

– Ты т-так же красива, Тень, – тихо сказал Байр. – Спасибо, что п-присмотрела за ним. – Он оглянулся на Дагмара, словно подсказывая, о ком ведет речь.

– Твой дядя присматривает за всеми нами, – отвечала она, заливаясь розоватым румянцем.

– Вы все… ж-женщины, – пробормотал Байр, переводя глаза с Тени на Гислу и остальных дочерей, стоявших чуть позади своей наставницы. Он ухватился рукой за косу, словно приветствуя самого короля.

Его почтительность и преданность напомнили всем собравшимся тот далекий день, когда маленьких перепуганных девочек впервые ввели в этот храм.

– Вы все теперь прекрасные в‐взрослые женщины, – восхищенно повторил он.

В ответ Юлия ухватилась за тяжелую косу, венцом лежавшую у нее на голове.

– У меня не коса, а целая воинская корона, – сказала она, насмешливо поджимая пухлые губы.

– Ты королева-воин? – спросил Байр, и Юлия расплылась в широкой улыбке.

– Меня никто не короновал, но от тебя я приму этот титул, – отвечала она и, словно особа королевских кровей, повыше подняла подбородок.

И в этот же миг увидела Альбу – та стояла позади Байра, в сером вечернем свете. В честь прибытия Байра тяжелые двери храма были распахнуты настежь. Их до сих пор не закрыли, и в пылу радостных приветствий никто не заметил, как Альба вошла.

– Байр? – окликнула она.

Байр застыл, словно сразу же понял, кто его зовет. Прежде чем обернуться, он весь подобрался. Те, кто стоял подле него, заметили, как его бросило в дрожь.

– Альба?

Она была очень высокой – выше многих хранителей – и держалась прямо и стойко. Прямым и стойким был и ее характер. Волосы она не собирала, и они бледной копной ложились на плечи, волнами струились по ее темно-синему платью. Тусклый уличный свет лился ей в спину, и черты ее казались размытыми, но глаза, темные, как земля Сейлока, не отрываясь глядели на Байра.

В тот же миг она подобрала рукой юбки, чтобы не путаться в них, и стрелой кинулась к Байру в облаке разлетевшихся в стороны пышных волос. И вот она уже упала в его объятия, вцепилась в него, не касаясь ногами пола, словно последние пару шагов преодолела прыжком.

Все вокруг смолкли. Ошеломленная толпа наблюдала за этой душераздирающей, потрясающей встречей. Байр и Альба не проронили ни слова и лишь отчаянно сжимали друг друга в объятиях и льнули друг к другу с тихим смирением. Гисла не видела лица Байра, но Альба расплакалась – плечи у нее задрожали, и она уткнулась лицом в его шею. Он повернулся, все так же прижимая ее к груди, не выпуская из рук, и шагнул ко входу в святилище. Носком сапога он закрыл за собой тяжелую двойную дверь.

* * *

Они просидели в святилище весь вечер. Их голоса и смех Альбы то и дело доносились из‐за закрытых дверей, эхом отскакивали от каменных стен. Хранители, едва сдерживая радость, бродили по храму, прислушиваясь к этим счастливым звукам. Верховный хранитель приказал братьям, работавшим в кухне, готовить пир в честь возвращения любимого сына.

Казалось, никто не понимал, как следует поступить: представления о благопристойности не позволяли мужчине и женщине оставаться наедине за закрытой дверью, но никто не хотел умалять радость их встречи, не желал помешать им, и мастер Айво велел лишь слегка приоткрыть дверь в святилище. Тень кружила неподалеку, бесстыдно подслушивая, и Дагмар отыскивал новые и новые предлоги, чтобы присоединиться к ней, хотя в зале у входа в святилище не было ничего, кроме лестницы, камней да звонкой пустоты.

На закате Гисла вместе с другими дочерями и хранителями пела обычные молитвы. Когда исполняли последнюю хвалебную песнь, Гисла взяла Тень за руку.

Мысли Тени кружились сбивчивым радостным роем, светлым и ласковым, а в центре этих нехитрых помыслов было одно – ее радость за дочь.

Матерь земли и отец небесный,

              будьте со мной, божественные.

Вы все, что было, и все, что есть,

              все, что во мне и чего я желаю.

Больше всего на свете Тени хотелось одного – чтобы Альба была счастлива. Гисла подозревала, что в этом и кроется суть материнства – с радостью жертвовать собой ради ребенка.

Или, быть может, то было обычное проявление истинной любви. Гисла пошла бы на гибель, лишь бы уберечь от нее Хёда, и он сделал бы для нее то же самое. При мысли о том, как неизменно и полно он ей предан, ее бросало в ужас, смешанный с безграничным счастьем, и это чувство обычно казалось ей неохватным, непереносимым.

Но она пошла бы на смерть ради Хёда. Смерть далась бы ей легче, чем пытка, терзавшая ее теперь.