Второй шанс (ЛП) - [7]

Филипп де Компьень мог бы находиться среди окружения Бертрана дю Гесклена, бретонского рыцаря и героя Столетней войны[16], по крайней мере, основание рода Компьень датировалось тем периодом. Филипп имел характер благородного воина и был замечательным охотником. После женитьбы он жил то в Париже, где управлял небольшой фабрикой по производству роскошной упаковки, то в Ла-Шез, поместье его обедневшей сеньории, состоящем из остатков деревни, цепляющейся за разрушенный замок. Ему удалось расчистить несколько комнат замка и создать нечто, напоминающее логово животного, однако большая часть его времени была потрачена на охоту на десяти квадратных километрах леса, который и составлял его феодальное владение. Он умер, окруженный своими любимыми животными, упрямо отказываясь заботиться о своем здоровье до самого конца.

Он научил меня охотиться и привил любовь к долгим преследованиям зверя, в одиночку, среди деревьев. Он также обучил меня рыбалке, другому одиночному спорту, в котором все зависит от зоркости и элегантности твоих движений. Дядя Филипп почти не разговаривал. Иногда, впрочем, он позволял себе отстаивать свою точку зрения с помощью кулаков. Однажды егерь в Нормандии оказался распростертым в салате после апперкота. Мой дядя подумал, что этот очаровательный парень был виновен в неуважении к его теще, герцогине. Претенциозный человек, он испытал на себе всю тяжесть своего характера. Его аристократическая грубость сделала невозможным для него выносить глупости своих сверстников.

Когда он не охотился, он виделся со своим кругом пятнадцати верных друзей, всегда те же самые лица. Они встречались, по крайней мере, один раз в неделю в доме Поццо, чтобы «потасовать колоду». Дух чистых братских чувств царил здесь. Если один из них, например, становился опьяненным женщиной, которая не была его женой, вопрос разрешался с наибольшей чувствительностью и добротой. Их яростные баталии в Джин Рамми[17] начинались приблизительно в пять вечера. Стоя друг перед другом за длинным узким столом, два ряда по пять-шесть игроков, они сражались до поздней ночи. В восемь они прерывались, чтобы поесть. Во время ужина все внимание было обращено к тете Элиан, которая умела рассказывать самые непристойные истории с видом невинного непонимания. Я никогда не смеялся так, как делал это с той семьей и их друзьями. Их партии стали неизменной радостью в этой части моей юности. Тетя Элиан, не теряя времени, посвятила меня в тайны Джин Рамми, и мы стали хорошими партнерами. Карты мне нравятся до сих пор. Компьень познакомили меня с прекрасным выбором жизненных удовольствий, беззаботно соединяющих в равных частях глубокую дружбу и элегантность ума. Это была особая атмосфера, одновременно и лишенная сентиментальности, и чувствительная.

Их старший сын, Франсуа, на два года младше меня, был моим приятелем в течение всего нашего подросткового возраста. Большой и грубый, как все Компьень, он был также невероятно неуклюжим. У него должно быть около сотни шрамов в настоящее время. Я все еще помню велопрогулки по лесу в Дангю[18]. Мы продвигались вперед, по склону холма через деревья, но потом вынуждены были остановиться, чтобы подобрать Франсуа, потому что он упал и весь порезался. Он не изменился, все такой же хрупкий перед силами природы, хоть и взрослый.

*

Однажды я сошел с рельсов. Я обнаружил одиночество. С тех пор я активно искал его. Мне всегда хотелось двигаться быстрее, дальше, выше. Я чувствовал себя бессмертным. Даже лавина, в которую я был пойман в Лез Арк[19], не оставила шрамов. Я вылетал с дороги бесчисленное количество раз, и каждый раз просто двигался вперед, не моргнув глазом. Но я пропустил какой-то шаг. Я все еще не могу вспомнить момент, когда земное притяжение догнало меня.

*

Когда Франсуа было двенадцать лет, Дядя Филипп подарил ему одну из желто-оранжевых почтовых малолитражек, которую он купил на правительственном аукционе. Старый добрый Титин, как мы назвали автомобиль, был нашим приятелем в течение нескольких лет. В четырнадцать я уже носился по грязной колее в лесу, с лихими заносами на крутых поворотах. Я как-то нашел фотографии того автомобиля, и нас, подростков, торжествующе позирующих вокруг нашего «танка», руки в карманах, сигареты в зубах. Мир принадлежал нам. Мы были избалованными детьми.

Мой дядя Чекко, младший брат моего отца, и его жена Таня, актриса кино, известная под псевдонимом Одиль Версуа, при случае также останавливались в доме Компьень. Когда они приезжали, из моего окна открывался вид на комнату гувернантки, заботившейся об их детях. В течение трех лет эта гувернантка была для меня самой красивой женщиной в мире. Я улавливал каждый проблеск ее силуэта через матовое стекло в окне ванной комнаты, а затем грезил о ней всю ночь. Однажды вечером, сходя с ума от желания, я прошел на цыпочках два лестничных пролета, разделявших наши комнаты, потом прополз по проходу к ее спальне, расположенной в самом конце коридора. Она уже собиралась лечь в постель. Я мог видеть ее тело через ночную рубашку. Я просто стоял там, смущенный и скованный. Наконец, невероятно застенчиво, я сказал, что страдаю от головной боли. Она дала мне аспирин, я возвратился наверх, поджав хвост.