Второй шанс - [44]

— Майкл… — тихо окликнула его Лиза. Майкл, вздрогнув, посмотрел в пронзительные и глубокие голубые глаза. Эта женщина каким-то чудом сумела разгадать его. Не полностью, но частями. То, что он хотел показать. Но даже эти мелочи до нее не разглядел никто.

— Наверно, я бы влюбился в тебя, не будь ты лесбиянкой. — Неожиданно признался он. Это было правдой. Слишком много одиноких лет. Сердце устало от пустоты и мрака. Не осталось ни злости, ни ярости. Те, кто создали чудовище, успокоились, усыпив зверя в нем.

— Вряд ли. — Усомнилась Лиза, лукаво улыбаясь. — Любовь — это химия. Если притяжение не возникает сразу, то ничего не выйдет.

— Не согласен. — Задумчиво покачал головой Майкл. — А как же пары, которые только с годами понимают, что их связывают крепкие чувства?

— Это другое. Ты путаешь, дорогой, привычку и уважение со страстью. Любовь — это страсть, это сумасшествие, которое на какое-то время заполняет душу и сердце до отказа, не оставляя места ничему и никому, кроме желанного объекта, а потом остается пустота и обломки. Волна, набрасываясь на берег, все же возвращается в море, забирая с собой лишь мелкие камушки и песчинки. Волна остается волной, а берег берегом. Ничего не меняется. И все же чего-то не хватает.

— А как же ракушки?

— Ракушки?

— Да. Ракушки. Волна оставляет ракушки на береге, тину, кусочки водорослей. Значит, тут существует некий обмен. В чем же потеря?

— Это сложно объяснить, пока не почувствуешь. — Философски заметила Лиза. При этом ее лицо просветлело, разгладив легкие первые морщинки вокруг глаз и губ. Так странно…. Красивая женщина, рассуждающая о любви, страсти, привычках и уважении, как настоящий романтик, и вдруг — лесбиянка? Где справедливость? Скольких мужчин она могла бы сделать счастливыми? Образумить, научить любить. Ответ пришел сам. Мало, кто из современных мужчин понял бы. Никому не нужна романтика. Он и сам такой. Просто минутная слабость. Слишком много выпито.

— Почему ты думаешь, что я не пойму? Считаешь, что я не любил? — спросил Майкл, закуривая новую сигарету и не давая серому облаку вокруг них рассосаться.

— Любил. — Кивнула Озерова, широко распахнутыми глазами глядя на него. — Но не так, как нужно, как хотелось бы тебе. Когда к любви примешивается ненависть и злоба, это чувство способно убить и носителя и объект. Не могу понять, Майкл. Вижу тебя, слышу тебя, чувствую в тебе много противоречивого и опасного, но не могу понять одного. Как же ты мог влюбиться в женщину, подобную Виктории Рис? Я знала ее не достаточно хорошо, но ее разгадать очень просто. Она вся на ладони. Красивая и пустая, холодная и оттого не разборчивая в своих истинных желаниях. В ней нет глубины, не было. Боюсь, она так и не поняла, что сотворила с вашими жизнями.

— Лиз, ты вступаешь на опасную почву. — Взгляд Майкла Риса поледенел, в уголках губ застыла холодная жесткая непреклонность.

— Ты так же избегаешь болезненной темы, как и Кристина. Прятать голову в песок — не лучший выход. От меня не зачем скрываться. Я знаю о тебе самое худшее.

— Ты ничего обо мне не знаешь. — Резко ответил Майкл, опрокидывая в желудок стопку водки, смешанную с пеплом от сигареты. — Я гораздо хуже, чем описала тебе подруга. Иногда я сам себя боюсь. Своих желаний, того демона, что внутри. Я безумен. Не совсем, не до конца.

— Нет, ты не безумен, Майкл. — Снисходительно усмехнулась Лиза. — Уж, я-то в этом понимаю. Знаешь, как у Даля:

“Все больше жесток, одинок,

Зато до конца откровенен.

Меж вечных, стремительных строк

Застыну безумен, мгновенен”.

-. А все кругом живет в кошмаре,

Питаясь пустотой и ядом.

Гляди на мир потухшим взглядом,

Ведь в мире много глупой твари. — Продолжил Майкл. — Как видишь, я тоже кое-что читал, в перерывах между преступлениями. Считаешь меня злодеем?

— Нет. Глупцом, упрямым испорченным мальчишкой, который слишком поздно начал взрослеть. — Лиза улыбнулась мягко и понимающе, как мать. Почему он так редко вспоминает о матери? Он даже не помнит ее лица, хотя в его детской всегда стояла ее фотография, и Джон рассказывал о ней много и часто. Она умерла так рано, а отец …. Столько лет скорби, и он выбрал полную ее противоположность. Почему?

— Так почему ты не любишь говорить о Виктории Рис? Все еще болит? — в лоб спросила Лиза. И снова лицо Майкла исказилось, но он сдержал гнев.

— Нет. — Ответил он, бросив быстрый взгляд на Кристину. Их разделяло несколько столов, и все же он слышал, как она рассмеялась. Почему он никогда не слышал ее смеха?

Лиза проследила за его взглядом, и отразившейся в ней печали.

— Значит, чувство вины? Воспоминания о Виктории несут с собой другие воспоминания? Ты хотел наказать ее, а наказал себя. Так бывает. Не ты первый попадаешь в подобную западню. Злость и ярость притупляют чувство меры, справедливости. Я помню, что это такое. Мой грех страшнее. Никто не поднимет из земли моего отца. Он заслужил смерть, но я сейчас бы я хотела, чтобы она пришла не от моей руки. Жизнь сама все расставляет по своим местам.

— Дело не только в мести и ненависти, Лиз. Все сложнее. Жестокость во мне. Она была всегда. И до Виктории. Я не был невинным и чистым юношей, соблазненным коварной распутной мачехой. Скорее, наоборот. Просто я заигрался. А она решила остановиться, когда я еще не закончил. Я привык, чтобы все было, по-моему. В Нью-Йорке, во время учебы, я жил у Сюзанны и Роберта. Она провела меня по всем местам, где прославляют и ублажают, а не осуждают человеческие пороки. Тетя считала, что стать настоящим мужчиной можно, только пройдя по всем низам, испытав все, что можно испытать, имея деньги и власть. Нет, не она испортила меня. Я сам хотел идти тем путем, что выбрал. Бордели, казино, ночные клубы, приват вечеринки, оргии и легкие наркотики. В двадцать два года я был так испорчен, что даже Вика показалась мне ангелом небесным. Я думал, что смогу остановиться. Я презирал отца за то, что не мог быть таким, как он. Честным, справедливым, порядочным. Он все время твердил, что я должен быть благоразумным. Смешно…