Второй шанс - [30]

И я не пришла. Я никому не жаловалась, хотя понимала, что он ожидает противоположного. Он бы хотел, чтобы все знали, что он со мной сделал. Но ты не думай, что я такая уж мазохистка. Все началось не сразу. Конечно, я знала, что о любви с его стороны и речи нет, но поначалу он держался. Джон купил нам путевку в Венецию. И мечтала, что свадебное путешествие смягчит Майкла. Но в итоге пришлось довольствоваться холодным равнодушием и явным пренебрежением. Он не выходил из номера, и постоянно пил, а потом засыпал прямо в кресле или принуждал меня к близости без намека на нежность. Я решила, что нужно терпеть. Он должен был увидеть, как я люблю его, он же не слепой и у него должно быть сердце. Закрывая глаза, я вспоминала того Майкла, о котором мечтала в Америке и на какое-то время это облегчало страдания. Я не знала, что сделало его таким бесчувственным, но задалась целью вернуть прежнего Майкла, растопить лед в его глазах. Знаю, как смешно звучат мои слова. Я просто начиталась наивных любовных романов. Сейчас у меня не осталось иллюзий, но тогда они были и слишком много, на мою беду. Мы вернулись в Москву такими же чужими друг другу, какими и покинули ее. Джон купил нам дом, но сейчас я уверена, что это было плохой идеей. А потом понеслось. Я уехала в Лондон, чтобы устроить дела со своим образованием. Вернувшись через несколько недель, я безумно соскучившаяся даже по такому неприступному мужу, ворвалась в двери своего нового дома и замерла в ужасе. Не смотря на ранее утро, в гостиной было полно гостей. Одного взгляда было достаточно, чтобы распознать к какой ячейке общества относятся друзья Майкла. Вечно пьяные прожигатели жизни, тратившие все деньги и силы на дешевые развлечения. Страшный кавардак царил повсюду. Рассыпавшиеся по дорогому покрытию чипсы, пролитое пиво, окурки, смог от сигаретного дыма и винных паров, запах женских духов и секса врезался в ноздри и резанул прямо по сердцу. А Майкл, нисколько не смущенный моим появлением, возлежал на кожаном диване с обнаженным торсом, лохматый, пьяный и не одинокий. И шлюха, которая была рядом с ним, смотрела на меня с такой насмешкой, что кровь у меня вскипела. Я что-то кричала, пыталась выгнать всю эту шайку бандитов и проституток, швыряла пустые бутылки в Майкла, но, ни разу не попала. А он даже бровью не повел. Просто встал с дивана, похлопав по голому бедру своей любовницы, подошел ко мне ударил наотмашь. Я влетела в стену, впечатавшись в нее. Слезы и искры полетели из глаз. Я смотрела на него и не верила. ” Ну, что, малыш, не нравлюсь? — спросил он, улыбаясь, словно палач на плахе. Я ничего не видела от боли и жалости к себе. И к нему. Мне было безумно жаль его. “Я люблю тебя”. — Прошептала я разбитыми губами. Тогда он ударил меня снова и еще раз, пока не сползла на пол, захлебываясь кровью. Его кто-то остановил. Они еще не были так пьяны, как в другой последний раз.

— И он не извинился? Потом? Когда пришел в себя? — ошарашенная рассказом Кристины, спросила Лиза. Монахова посмотрела на нее удивленным взглядом, словно не ожидала ее увидеть.

— А он никогда больше не приходил в себя. — Продолжила Кристина бесцветным голосом. — Несколько раз были короткие прояснения, из-за которых я и не осмеливалась на последний шаг. Обычно во время разгульных оргий Майкла, и уходила, куда глаза глядят. Но, если возвращалась в самый разгар, то все кончалось плачевно для меня. Я старалась не нарываться на скандал и незаметно уходила в свою спальню, запирая за собой дверь, но он срывал замки, выбивал двери, бросал мне в лицо дикие обвинения, заявлял, что я где-то шлялась, а теперь прячусь от него, чтобы смыть с себя…. Нет, это просто невозможно, сложно…. Больно. Как он мог, Лиз? Как мог говорить мне такое, занимаясь сексом в нашем доме с разными женщинами. Но мои слова оставались не услышанными. И все кончалось одинаково. Разбитыми губами, синяками, иногда насилием. Я больше не был женщиной. Все во мне умерло. Но, когда гости уходили, и дом погружался в сон, я спускалась в гостиную, убирала мусор вперемешку с нижним женским бельем, рваными колготками и презервативами. Я смотрела на него, заснувшего прямо на полу, я пыталась вызвать в себе ненависть, презрение, и не могла. Я любила его даже таким, потерявшим все человеческое. Я тащила его на себе в его комнату, чтобы раздеть и уложить спать, а сама садилась рядом и говорила, говорила. Я думала, что однажды он услышит. Как-то он открыл глаза, когда я гладила его волосы, городя очередной вздор о своей любви и желании помочь. Я резко одернула руку, и он криво усмехнулся.

— Реакцию не пропьешь? — спросил он охрипшим чужим голосом. А потом вдруг дотронулся до огромного синяка на моей щеке, потом на шее, запястьях.

— Уходи, пока я не убил тебя. — Прошептал он, с трудом произнося слова. — Забудь про меня, как про страшный сон.

Я опустила голову, не зная, что сказать, а потом посмотрела на него. Нет, я не могла уйти от него, потому что боль в его глазах не отпускала меня. Никогда больше я не видела такой неприкрытой дикой боли. Чтобы он не делал со мной, сам он страдал много больше. Я не знала, чем вызвана эта жуткая боль, но знал, что все его поведение — это оболочка, попытка спрятаться, защитная реакция. Жесткой, злой, сумасбродный, беспощадный. Самого себя он ненавидел больше, чем я могла бы возненавидеть его за те унижения, которым он подвергал меня каждый день. ” Я никуда не уйду”. — Пообещала я, ложась рядом и обнимая его. Я хотела его защитить, спасти от самого себя, облегчить боль, научить любви. Ты знаешь, Лиз, что, если человек сам этого не захочет, никто не в силах его спасти. Это была последняя вспышка “доброты” с его стороны, а потом все становилось только хуже. Он перестал работать, начал принимать наркотики. Джон пытался вмешаться, но тоже был бессилен. Через десять месяцев ада я узнала, что беременна. Это было ударом. Я не могла и не хотела ставить под угрозу жизнь ребенка. Одно дело — ставить под удар себя. Нужно было что-то решать. Я не могла бросить Майкла. Мне казалось, что без меня он погибнет. Но и продолжать так жить было нельзя. Я решила, что уеду ненадолго. До рождения ребенка, дам ему время подумать, понять, что он хочет от жизни, и хочет ли, вообще, жить. Я купила билеты, и вдруг он успокоился. Нет, оргии не прекратились, но он больше меня не трогал, словно забыв о моем существовании. Эпилогом всему стал прием в доме Рисов. У мамы был день рождения. Я уговорила Майкла пойти. Ему тоже надоело постоянное вмешательство отца. Нужно было как-то одурачить его. Майкл был абсолютно трезв и вел себя очень хорошо. Если бы я знала, что это лишь затишье перед бурей.