Второй шанс для Кристины. Миру наплевать, выживешь ты или умрешь. Все зависит от тебя - [42]

– Очень-очень нравится! – с улыбкой ответила я.

Мне и в самом деле очень-очень все понравилось. Очень хотелось отправиться на самолете в волшебную страну под названием Швеция, иметь самую красивую в мире кровать, есть конфеты и играть с игрушками. В моем будущем доме было много комнат, и еще там были смешные кролики. Какому ребенку не хотелось бы там оказаться? Хозяйка приюта встала. Она разрешила мне взять альбом с собой и показать друзьям – теперь он мой, и я должна бережно его хранить.

– А мои друзья не могут поехать со мной в Швецию, хоть ненадолго? Патрисия ведь может поехать? – спросила я.

– Если бы можно было, я бы всех вас отправила туда, Криштиана! Радуйся этой возможности, воспользуйся ей. В Швеции ты сможешь стать кем угодно – адвокатом, врачом, да кем захочешь! У тебя будут такие возможности, о которых многие дети могут только мечтать. Тебе и твоему брату там будет хорошо, и у вас будет двое людей, которые будут о вас заботиться и очень любить. Ты не рада? – снова спросила она, и по ее глазам и выражению лица я поняла, что единственный правильный ответ – «Да».

– Да! – ответила я с улыбкой.

Совсем скоро и другие приютские дети узнали, что нас с братом скоро усыновят и у нас будет новая семья. Подобные темы всегда были главными в разговорах детей. В приюте было много сирот, которые ни о чем так не мечтали, как о любви и тепле со стороны взрослых. Всем нам хотелось собственную комнату с игрушками и конфетами, ходить в школу из дома и возвращаться домой. Другие дети завидовали, что выбрали нас, и мне это нравилось – нравилось это предвкушение, что я вот-вот получу то, о чем все мечтают.

Как и все приютские дети, я мечтала о том, чтобы жить в доме. Но при этом всегда точно знала, где мой дом: он там, где мама и ее тепло. И еще я с раннего детства понимала: можно сколько угодно мечтать и фантазировать, но реальность – это совсем другое. Жизнь такая как есть, нет смысла слишком много о ней думать, когда тебе восемь, и нужно жить настоящим. Были дни веселые и счастливые; и другие – тяжелые или скучные. Но мало-помалу я стала замечать, как другие дети перешептываются за моей спиной и смотрят на меня со все растущей ненавистью. Я знала, что они завидуют и что рано или поздно перейдут от слов к делу. В приюте всегда было так. Мы играли вместе, но у всего была оборотная сторона. Я пыталась делать вид, что не боюсь их – что было почти правдой. Я боялась лишь их жалости – мне не хотелось, чтобы кто-то увидел мою слабость. Однажды, уже после того, как я узнала, что нас с братом усыновят, я шла по коридору на втором этаже, рядом с душевой. Тогда-то все и случилось.

Четверо детей из шайки Габриэлы затащили меня в душ и стали избивать. Я отбивалась, как могла. Мне удалось повалить одну из девчонок на пол, но не успела я ее ударить, как другие дети навалились на меня. У меня не было ни единого шанса против них – я знала, что чем отчаяннее дерусь, тем сильнее они будут меня бить. Живя на улице, я усвоила, что иногда лучше перетерпеть боль, проглотить свою гордость и смириться: «Будет больно, но ведь не убьют же они меня!» А если и убьют, то и сами получат по первое число. Я сжалась в комок и приняла все их удары и пинки, стараясь только защитить голову. Не знаю, сколько это продолжалось. В тот момент где-то в глубине моего сознания мелькнула мысль, что я это заслужила.

Я готова была вынести и не такое за то, что отреклась от своей матери. Я заслужила боль. Боль пройдет, а то, что я сделала, останется навсегда.

Не помню, поднялась ли я, как только меня перестали бить, или еще долго лежала на холодном полу. Знаю лишь, что все мое тело болело, но не так сильно, как сердце. Я удостоилась особого отношения и за это заслуживала наказания. Так была устроена жизнь в приюте. Не помню, как я поднялась и куда пошла, только в конце концов я встретила Патрисию, которая сразу поняла, что случилось. Она спросила, как я себя чувствую, и я ответила: «Нормально». Больше ничего говорить было не нужно. Если кто и мог меня понять, то только она. Когда мне было грустно, Патрисия всегда была рядом, а когда били ее – я защищала ее как могла. Когда меня не было рядом в тот момент, то я всегда находила ее обидчика и давала ему сдачи. Мне хотелось бы сказать, что я всегда побеждала, и после этого другие дети больше на нее не нападали, но на самом деле проигрывала я куда чаще, и мне доставалось куда больше, чем если бы я не стала за нее мстить. Но это было дело принципа.

Когда пришло время ужина, Патрисия встала и протянула мне руку. Я попыталась подняться с ее помощью. Все тело болело. Патрисия сказала, что сходит за помощью; я тут же встала и сказала, что в этом нет необходимости. Но она все равно пошла за помощью. Она знала, что будет, если она расскажет кому-то о том, что случилось – и все равно пошла. Я ее отпустила. Я знала, что сделала бы то же самое для нее – с той лишь разницей, что могла постоять за себя куда лучше. А теперь я собиралась покинуть приют, а Патрисию будут избивать из-за меня. Это был ее последний подарок мне. Она знала, что я справлюсь сама, но все равно отправилась за подмогой, и тем самым навсегда подарила мне свою дружбу. Я это поняла, и потому ее отпустила. Мне было восемь, и я уже знала, что в боли может быть своя красота и своя смелость. Патрисия видела, что мне не в первый раз доставалось, но ее заботили не телесные раны, а душевные. А чтобы их залечить, нужна была дружба, забота и любовь.