Второй шанс 4 - [36]

– Эх, жаль, что казённая книга, а то бы автограф оставил, – совершенно искренне вздохнул я. – Ну и как вам роман?

– Как? Хм… Интересно написано. Честно говоря, я даже малость засомневался, что это пацан написал, думал, может ошибка какая закралась, или кто-то взрослый специально себе такую биографию сочинил, зачем-то решил подшутить. Но вот тебя увидел, пообщался малость – и понял, что мог, мог ведь написать.

При этом, прищурившись, погрозил мне пальцем, на что я ответил смущённой улыбкой. Не он первый и, думаю, не последний, кто изначально видит в этом какую-то аферу. И я их понимаю, поскольку никто, кроме двух товарищей из УКГБ по Пензенской области и неизвестных мне сопричастных не догадывается, кто на самом деле скрывается за личиной подростка-переростка.

– Ну так что тебя конкретно интересует? – перешёл к делу Ефим Павлович, увидев, как я вооружился ручкой и большим блокнотом в твёрдом переплёте.

Подумал. Что пора бы ради таких вот встреч обзавестись портативным магнитофоном. Включил – он и записывает, а потом в спокойной обстановке дома неторопясь можно и расшифровать. Можно дома в комиссионку заскочить, но почему-то мне казалось, что вряд ли там я найду нужный мне аппарат. В Москве это сделать было гораздо реальнее. Но времени бегать по столичным комиссионкам уже вряд ли останется. Да и денег с собой рублей пятьдесят. У мамы налички где-то около сотни должно было быть, не считая аккредитива. Но мы с ней теперь встретимся только перед отъездом в Пензу. Значит, вопрос с приобретением диктофона – то есть портативного магнитофона – откладывается на неопределённый срок.

Тем временем я объяснил, что хотел бы услышать от ветерана уголовного розыска, тот покивал и неторопливо, ориентируясь на скорость моей стенографии, приступил к рассказу. Как же мне повезло, думал я, что этот старик в своём уме и твёрдой памяти, да ещё и со слухом всё в порядке, не нужно кричать ему в ухо каждый вопрос. Сейчас ему восемьдесят один, по ходу повествования упомянул, что родился 12 сентября 1897 года. В 18 лет был призван на германскую, там в окопах наслушался большевистских агитаторов и, когда представилась возможность, переметнулся к красным. Воевал во 2-й Орловской пехотной дивизии под началом Сытина, оборонял Астрахань под руководством начдива 13-й стрелковой дивизии 8-й армии РККА Анатолия Ильича Геккера. Там же вступил в РКП (б). Осенью 19-го оборонял Петроград от войск Юденича, был ранен, с тех пор осталась лёгкая хромота. К строевой оказался негоден, после госпиталя поступило предложение помочь навести порядок в Москве, стал сотрудником созданного недавно уголовного розыска.

– Я ещё застал первого начальника МУРА Сан Максимыча Трепалова, – говорил Калитурин. – Он мне вот этот значок под номером тридцать шесть лично вручил.

Ефим Павлович выдвинул ящик стола, достал из него, судя по всему, вырезанную им же деревянную шкатулку, открыл её, покопался внутри и показал мне треугольный значок, по ободу которого шла надпись «Московский уголовный розыск, а чуть ниже середины под изображением раскрытого глаза и над перекрестием серпа и молота красовалась цифра «36». Треугольная форма и глаз по центру тут же навели на мысль о масонах, но вслух я сказал, что это, наверное, очень почётно – попасть в первую сотню МУРовцев.

– До этого Трепалов в ВЧК работал, а потом по рекомендации Дзержинского был назначен начальником МУРа. Перед ним поставили задачу очистить Москву от чрезмерно расплодившейся уголовщины. Сан Максимыч был человеком исключительного хладнокровия и отваги, принимал личное участие в ликвидациях банд, поимке опасных преступников. Именно ему принадлежит авторство традиции Московского уголовного розыска, которая укладывается в емкую фразу «Навстречу опасности первым идет старший!». С поставленной задачей Трепалов успешно справлялся. Уже к моменту моего появления в уголовном розыске количество убийств и разбоев сократилось в 3 раза, а грабежей – в 9 раз. Под его руководством в Москве было ликвидировано несколько наиболее свирепых банд: Сынка, Гришки-Адвоката, Партизана, Сабана, Зюзюки, Гусека, Голицына – он же Князь, Селезнёва – он же Чума…

Я сидел и записывал, прикидывая, хватит ли мне пятидесяти страниц блокнота и, что самое главное, как долго я здесь задержусь? Так-то мы с мамой договорились встретиться в шесть вечера на вокзале, сейчас на часах половина третьего, часа два – два с половиной в запасе имеются. Как время будет поджимать, начну задавать наводящие вопросы.

Блокнота мне хватило, хотя и впритык – к концу нашей встречи в нём оставалось четыре страницы. А вот ручки немного не хватило, тут уже Ефим Павлович выручил. Без четверти пять сердечно поблагодарил гостеприимного ветерана.

– А то бы ещё посидел, – не без сожаления сказал вошедший во вкус Калитурин.

– Со всем бы моим удовольствием, но не могу, мы с мамой договорились встретиться в шесть часов на вокзале.

– Тогда конечно, езжай. А когда в Москве в следующий раз появишься?

– Да кто ж его знает, так вроде не планируешь, а потом раз – и приходится срываться. В любом случае у меня есть ваш телефон. Вы не будете против, если я вас в случае чего наберу, вдруг вопрос какой появится?