Учитывая, что мы с мамой как-то предпочитаем всегда обходиться собственной снедью, факт наличия вагона-ресторана лично мне был по барабану, но я всё же одарил кассиршу обворожительной улыбкой. Да и, по большому счёту, перекусили мы дома ещё до отъезда, что-то вроде раннего ужина, а утром будем в Москве, и уж вопрос с питанием в этом мегаполисе не должен стоять априори. Правда, Стефанович нас обещал с вокзала увезти к нотариусу, и час-другой, понятно, будет не до завтраков, ну и ничего, нагуляем аппетит.
Однако поспать на нижней полке мне оказалось не суждено. Компанию нам составила супружеская чета средних лет, и я благородно уступил нижнюю полку женщине, которая к тому же, судя по чуть выпуклому животику на достаточно худосочном теле, пребывала в интересном положении. Засыпая под стук вагонных колёс, подумал, что несколько месяцев спустя вот так же буду ездить в Москву, чтобы повидать Ингу. Я почему-то был уверен, что она поступит в МГУ, буду наведываться к ней в общежитие… Или на съёмную квартиру: надеюсь, Михаил Борисович расстарается для дочки, устроит её со всеми удобствами. Да, второй вариант явно предпочтительнее, там нам никто не помешал бы наслаждаться друг другом.
Стефанович стоял у своей «Волги», приплясывая в модных ботиночках на московском морозце. Увидев нас, расплылся в улыбке и помахал затянутой в чёрную перчатку рукой. Вижу, что в машине с работающим двигателем на переднем пассажирском кто-то сидит, в тонкую щель приспущенного стекла выплывают облачка сигаретного дыма. Понятно, сама Алла Борисовна, ей выходить из тёплой машины не комильфо, предпочитает курить в салоне. Значит, Стефанович разрешает.
– Как добрались?
– Поезд с рельсов не сходил, соседи по купе не храпели, – отшучиваюсь я. – Здравствуйте, Алла!
– Здравствуй, Максим, – благосклонно кивает Примадонна. – Здравствуйте, Надежда…
– Михайловна, – подсказывает мама, забираясь на заднее сиденье. – Но можно без отчества.
Едем уже знакомой дорогой к уже знакомому нотариусу. Повсюду символы грядущих Олимпийских Игр. Было бы неплохо к Олимпиаде песню, что ли, какую придумать… Или позаимствовать, хотя, мне кажется, все, кто хотел, уже свои творения к этому событию написали.
– Да, кстати! – вспоминаю я и лезу в сумку. – Александр Борисович, можете поставить?
– Что это? – спрашивает он, принимая от меня аудиокассету.
– Здесь, если можно так выразиться, «рыба» новой песни, назвал её «Любовь, похожая на сон», на кассете название написано, – подсказываю я. – Пела наша клавишница Лена, она же и аккомпанировала себе, ну и мы помогли, само собой. Получилось, правда, на скорую руку, за пару часов отрепетировали и записали. Ребята хотели, чтобы мы включили её в свой репертуар, но я сказал, что песня писалась с прицелом на Аллу Борисовну.
– Ладно, давайте послушаем.
Александр Борисович и вставляет кассету в кассетоприёмник магнитолы, из которой до этого лились «бониэмовские» напевы. Фортепианный проигрыш вроде того, что мне запомнился у Крутого, а затем зазвучал низковатый, чем-то похожий на голос Пугачёвой голос нашей клавишницы:
Я в глаза твои, как в зеркало смотрюсь
Отраженье потерять свое боюсь.
Не хочу, чтоб ты лишь гостем был
В сумраке ночей, и в судьбе моей
Я люблю тебя, как любят в жизни раз
Словно солнца в мире не было до нас
От забот и мелких ссор ты меня увел
И ключи от счастья для меня нашел, для меня нашел
И вот грянул припев:
Любовь, похожая на сон
Сердец хрустальный перезвон
Твое волшебное «люблю»
Я тихим эхом повторю
Любовь, похожая на сон,
Счастливым сделала мой дом,
Но вопреки законам сна,
Пускай не кончится она…
Текст остальных куплетов я, хоть убей, не помнил, поэтому пришлось выдумывать на скорую руку что-нибудь, подходящее по смыслу. Пусть я и не Резник, и даже не Лариса Рубальская, но пару куплетов накидал, и легли они, на мой взгляд, вполне даже гармонично. Гадаю относительно реакции в первую очередь Примадонны, но сижу прямо за ней, и вижу лишь полупрофиль, а если точнее, то выглядывающие из-за воротника дублёнки кончик носа и подкрашенные ресницы левого глаза. Показалось, что реснички и левая же ноздря трепещут, или нет?
Песня заканчивается, мама молча меня гладит по руке, мол, какой ты у меня молодец, а Стефанович вопросительно смотрит на супругу. Та выдерживает театральную паузу, но я уже знаю, что она возьмёт песню, потому что это будет ещё один несомненный хит в её репертуаре, и не позволит, чтобы я отдал её кому-то другому.
– Я уже говорила тебе, Максим, что ты талант? Так вот, теперь я скажу, что ты гений.
Ого, услышать такое их уст придирчивой Пугачёвой дорогого стоит. Но в том, что песня если не гениальна, то где-то рядом – соглашусь. И в этом заслуга композитора Игоря Крутого, а также неизвестного мне поэта-песенника[7].
После того, как сдержанные восторги утихли, и кассета вместе с партитурой перекочёвывают в сумочку Пугачёвой, та вдруг завела разговор про Ротару, но Стефанович её мягко осаждает – как-нибудь в другой раз. Тем более что показалась уже знакомая мне нотариальная контора. Несмотря на тёмные очки, немногочисленные посетители Примадонну тут же узнают. Слышу за спиной перешёптывания: «Пугачёва, Пугачёва…» А я вот без очков, и моя фамилия почему-то не звучит. Ничего, какие наши годы, утешаю я сам себя.
