– Думаешь, ты сможешь её не нарушить?
– Почему это сразу я? А в себе ты уверена? Ладно, не дуйся, я же поклялся любить всю жизнь только тебя одну? А я хоть раз нарушал свои обещания? Вот видишь! Давай-ка вытрем слёзы и беги в школу, у тебя через… через одиннадцать минут первый урок, может ещё успеешь. А я сегодня вечером в Москву опять еду, ну, я тебе уже, кажется, говорил. Всё, беги… Нет, постой!
А как же теперь мне её не поцеловать? Самое то для поднятия настроения. И она с готовностью подставляет губы, уже не сжатые ниточкой, а чуть приоткрытые, между которыми проглядывают жемчужно-белые зубки. А ещё язычок, этот шаловливый язычок…
– Ты смотри, а! Средь бела дня лижутся, совсем совесть потеряли!
Блин, вот откуда эта бабулька с бидончиком нарисовалась? Такой кайф обломала. Инга, смутившись, убегает, а я, показав бабке кулак и вызвав тем самым очередную порцию порицаний, тороплюсь на остановку. У самого через десять минут уроки начинаются, не знаю даже, что пока придумать в оправдание.
Пока трясусь в вымерзшем троллейбусе, размышляю над незавидными перспективами Михаила Борисовича. Надеюсь, Нина Андреевна всё же простит супруга (если тот, конечно, покается), и не совершит такую глупость, как заявление на развод или звонок на работу. Понимать должна, что благосостояние семьи зависит практически исключительно от Козырева. В лучшем случае выговор на партсобрании, а то могут и в должности понизить. Или вовсе погнать из «жёлтого дома», и куда он тогда со своим волчьим билетом?
Интересно, кстати, чем Михаил Борисович объяснит на работе сегодняшний прогул? Приболел? Да ладно, не мои проблемы, что-нибудь придумает, калач он тёртый. А вечером после тренировки позвоню Инге, узнаю, чем у них там дело закончились. Или не закончилось, во всяком случае, буду в курсе.
В шесть вечера с тревогой в сердце набрал Ингу. С ней-то самой у нас вроде всё нормально, если судить по поцелуям в подворотне, а вот что с её родителями – это я надеялся сейчас выяснить.
– Мы можем встретиться? – спросила она негромко в трубку.
– М-м-м, через полтора часа у нас с мамой поезд. Ну давай я подскочу, минут тридцать у меня ещё есть в запасе.
Инга ждала меня во дворе. Мы зашли в подъезд, расположившись на подоконнике между вторым и третьим этажами. Я взял её за ладонь в свои, как бы намекая, что уже можно, и она вздохнула, отчего её грудь под расстёгнутой дублёнкой заманчиво приподнялась.
– Короче, вроде помирились, – чуть слышно произнесла она. – Папа сегодня на работу не ходил, проспал, ну, сам понимаешь… Сначала я пришла из школы, он всё глаза от меня прятал, потом мама с работы пришла. Ну и он к ней с извинениями… Я в своей комнате закрылась, но дверь прикрыла не до конца.
А то, думаю, какая женщина откажет себе в удовольствии подслушать, тем более, когда решается будущее семьи?
– В общем, папа поклялся больше никогда маме не изменять. Сказал, что это было в первый и последний раз. Насчёт первого не уверена, но надеюсь, что это был действительно последний раз.
Дай-то бог, дай-то бог…. Ну хоть так пока, но что-то я сомневаюсь, что Михаил Борисович при удобном случае по прошествии времени упустит возможность оседлать какую-нибудь молодую кобылицу. Особенно если та сама возжелает себе такого перспективного любовника. В чём-то я с Ингой согласен, мы, мужики, порой думаем не той головой, что у нас на плечах.
– Уверен, что всё образуется, – тем не менее заявил я. – Многие через это проходят, и ничего, браки только ещё крепче становятся.
– Ты-то откуда знаешь?
– Книжки умные читаю… Любовь моя, увы, я вынужден откланяться, поезда ходят по расписанию, и «Сура» ждать нас не будет. Что тебе привезти из белокаменной?
– Цветочек аленький, – хмыкнула она.
– Ну это само собой, а помимо цветочка? Бусы из жемчуга заморского, платок тончайшего шёлка, али шубу соболиную?
– И первое, и второе, и третье! Да нет, Макс, ну серьёзно, я даже не знаю, что у тебя попросить. Сувенир разве что, какую-нибудь мелочь. И давай уже, беги, а то и правда на поезд опоздаете.
Поцелуй на прощанье – и ветром лечу по ступенькам вниз. До дома добегаю за пятнадцать минут, чудом ни разу не поскользнувшись и не упав. Мама уже на чемоданах. О ситуации у Козыревых я ей ничего не рассказывал, не выдавать же мне Татьяну. А если не называть её имени, то мама возьмёт и проболтается Тане по телефону, что Михаил Борисович спутался с какой-то шалавой, с парикмахершей. Да и вообще, лучше маму оберегать от лишних треволнений, она у меня одна.
На чемоданах – это громко сказано. У нас с собой всего-то по сумке, причём у мамы та самая итальянская, из-за которой я ввязался в криминальные дела, и мы пешком отправляемся на вокзал. Вызывать такси, чтобы проехать километр-полтора – слишком уж по-буржуйски. Это из категории про советских людей, которые в булочную на такси не ездят.
На вокзале мы за двадцать минут до отправления поезда, занимаем свои места в купе – в СВ, к сожалению, билеты достать не получилось: когда вчера бегал за билетами, узнавшая меня кассирша шепнула, что из Пензы в Москву едет представительна делегация во главе с самим Ерминым, и она рада бы помочь, да не имеет такой возможности. Но зато продала билеты на две нижние полки в вагоне по соседству с вагоном-рестораном.
