Второй Саладин - [8]

Чарди промолчал.

– Разумеется, знаешь, – продолжал Билл. – В семьдесят третьем этот «скорпион» вместе с двумя с половиной тысячами патронов отправились в Курдистан. В ходе операции, которую мы назвали «Саладин-два», курдская кампания. Моя операция, и твоя тоже. В конце уж точно твоя. Вместе со всем остальным оружием, «Калашниковыми» и РПГ. Там было достаточно, чтобы устроить небольшую войну. Мы ее и устроили.

Билл знал об оружии все. Его специальностью было тыловое обеспечение и тайное пополнение запасов, и он организовывал доставку оружия в зоны партизанских действий по всему земному шару, когда служил в отделе спецопераций. Ему и самому не раз доводилось побывать в переплетах.

Чарди кивнул, словно в память о небольшой войне и переплетах, в которых они побывали.

– Помнишь, ты отдал этот «скорпион» одному человеку?

– Я отдал его Улу Бегу, – ответил Чарди. – Где ты его взял?

Спейт рассказал ему о гибели двух офицеров пограничного патруля.

– Это одна из сорока гильз, найденных на месте происшествия. Он расстрелял два магазина. На телах тех офицеров живого места не осталось. Ты же знаешь, на что способен «скорпион».

«Скорпионом» назывался пистолет-пулемет чешского производства, принятый на вооружение в 1961 году. Со сложенным проволочным прикладом он составлял десять дюймов в длину, весил три с половиной фунта и делал восемьсот сорок выстрелов в минуту в автоматическом режиме. Он входил в число немногочисленных настоящих пистолетов-пулеметов, не такой громоздкий, как автомат, и куда более смертоносный, нежели автоматический пистолет.

– Билл, это всего-навсего одна гильза. Ты принимаешь желаемое за действительное. Делаешь какие-то безумные построения на основе сущей ерунды. Гильза, заводское клеймо, царапина на металле.

– Есть еще кое-что, Пол.

Билл заглянул в портфель, порылся в отчетах научно-технического директората, авиабилетах, картах и извлек наконец фотографию лежащего тела. Чарди взглянул.

– В какую сторону лицом он лежал? – спросил он.

– На восток. В отчете говорится, что тело передвинули. Они решили, что убийца искал деньги или еще что-нибудь. Но бумажник не тронули. Они ничего не понимают. Но ты-то понимаешь, верно?

– Разумеется, – отозвался Чарди. – Он не собирался убивать этого беднягу. Он этого не хотел. Он сожалел об этом. И потому попытался помочь душе убитого попасть в рай. Он развернул тело на восток, лицом к Мекке, как принято хоронить мертвых у курдов.

– Ты не раз это видел, Пол.

– Надо думать. Здесь какой-то курд. Может, даже Улу Бег собственной персоной.

– Да, Пол. Мы ведь так и не получили никакого подтверждения его гибели, когда «Саладин-два» закончился провалом. И если это кто-то из курдов, то это он. А тебе известно, каких воззрений курды придерживаются о мести.

Прозвенел звонок.

Билл взглянул на Чарди. Вот он, решающий миг; разве не должен Чарди как-то отреагировать? Человек, которого он обучил и рядом с которым бок о бок жил и сражался в Курдистане семь лет тому назад.

Дети начали сбиваться в буйную ораву перед стальными двустворчатыми дверями. Показались монахини. Там и сям вспыхивали мелкие потасовки.

– Мистер Чарди! – позвала монахиня от двери.

– Пол, это…

– Я знаю, что это такое, Билл, – отрезал Чарди. – Черт бы тебя побрал, Билл, зачем ты снова разворошил все это старье?

Он развернулся и исчез за дверьми вместе с ребятишками.

* * *

Биллу не оставалось ничего иного, кроме как ждать. Он отыскал бар, захудалое тихое местечко в следующем по шоссе городке, и коротал время, потягивая ром с кока-колой за столиком рядом с автоматом для игры в пинбол. В зале никого не было. Он выкурил полпачки сигарет. Перед ним аккуратной шеренгой выстроились стаканы. Под конец их было пять.

Он должен согласиться, думал Спейт. Он все обдумает и поймет, что это дело касается его точно в той же степени, что и всех остальных. Улу Бег был недочетом операции Чарди. Неважно, что Чарди турнули из управления, неважно, что он столько лет скрывался под видом школьного учителя. Он должен согласиться, убеждал себя Билл.

Это его наследие. Все эти годы он исповедовал какие-то убеждения. Он был одним из героев, одним из ковбоев, а в ковбоях главное то, что они никогда не говорят «нет». Для ковбоев не существует опасности. Они психи, утверждал кое-кто, они животные. Многие штабные их на дух не переносят. Однако когда в ковбое возникала нужда, он был тут как тут, он бросался в бой. Он жил ради того, чтобы бросаться в бой; в конце концов, разве не ради этого в первую очередь он становился ковбоем?

Билл пытался убедить самого себя. Он взглянул на свои «Сейко» и с трудом сообразил, сколько времени. Он перебрал с выпивкой и сам это понимал.

– Вам плохо? – склонилась над ним официантка.

– Нет-нет, все нормально.

– Лучше бы вам расплатиться, – заметила она.

– Свет еще не слыхивал более справедливых слов, – усмехнулся он снисходительно.

Автомобилей на дороге ощутимо прибавилось, и Спейт добрался до церкви только к четверти шестого. Машину он снова оставил на гостевой стоянке, пересек безлюдную площадку и вошел в школу.

Он заморгал, привыкая к сумраку. Стены темного коридора украшали детские рисунки. Спейту они показались нелепыми, все эти коровы, сараи и самолетики, у которых оба крыла торчали с одной стороны фюзеляжа. Да и от распятий ему было не по себе – от бесконечных сцен страдания на этих нежных бледно-зеленых стенах. Навстречу ему попалась монахиня, и он преувеличенно улыбнулся, опасаясь, как бы она не учуяла запах перегара или не заподозрила, что он пьян, по нетвердой походке. Но она лишь улыбнулась в ответ – на удивление молоденькая девушка. Потом он наткнулся на группку мальчишек, худеньких и взмыленных, в спортивных костюмах – они направлялись в раздевалку. Мальчики казались совсем маленькими, с крошечными косточками и заморенными личиками, как у малолетних рабочих с диккенсовской фабрики ваксы. Впрочем, один из них был побольше. Чернокожий мальчик, вероятно, заводила.