Второй год новой эры - [44]

Тогда я спросила, почему же в наше время, если все так просто, не выращивают крапиву вместо льна, хлопка и прочих волокнистых растений. Оказалось, что лен, как культурное однолетнее растение, растет там, где ты его посеял, не переходя на следующий год, а крапива – сорняк и к тому же растение многолетнее, и растет не там где посадили, а где захочется. Одним словом, для примитивной, начальной фазы текстильного производства крапива пойдет, но в дальнейшем потребуется переключаться на лен, посевы которого можно увеличивать в соответствии с потребностями растущего населения.

Как всегда бывает во время таких мероприятий, племя подняли еще до рассвета, и после короткого завтрака, при первых лучах восходящего солнца, повели прямо через лес к верховьям ручья Дальний, где и буйствовали заросли крапивы. С удивлением я увидела, что в самых первых рядах работниц идут и Ляля, и Лиза, и Катя, и Марина Витальевна – все со своими младенцами, а также все остальные молодые матери племени, чьи малыши находились в самодельных «кенгуру». Я читала, что во многих азиатских странах женщины с закрепленными за спиной младенцами выходят работать на рисовые поля под палящее солнце, но не думала, что когда-нибудь сама увижу такую картину, тем более что возглавлять шествие будут недавно родившие жены вождей. Снег в лесу уже сошел, но прошлогодние листья и опавшая хвоя под ногами людей были еще мокрыми, и издавали приятный грибной запах. Кое-где солнечные лучи пронизывали кроны сосен, создавая очаги света в темном царстве.

Путь наш к нужному месту по лесу занял около четверти часа – и вот мы на сыром лугу, сплошь заросшем высокими сухими стеблями в рост человека и толщиной в палец. Площадь крапивника огромна и мне кажется, что мы с ним никогда не управимся. Все наши разбиты на бригады, и во главе каждой стоит семья какого-нибудь вождя или их помощника. Я, естественно, оказываюсь в бригаде Валеры. Работа простая. Мужчина и несколько самых сильных женщин из бригады (обычно четыре или пять человек) часто сменяясь, при помощи мачете по очереди рубят эти самые прошлогодние стебли, не отвлекаясь ни на что другое. Устала рука – передай инструмент сменщику и на пять-семь минут отойди в сторону. Я вместе с Валерой, двумя его старшими светлыми женами Дарой и Марой и еще двумя приставшими к нашей семье «волчицами» попала в бригаду рубщиц. Вообще всем пяти женам Валеры на глаз по шестнадцать-семнадцать лет, и назвать кого-то из них старшей просто не поворачивается язык.

Правда, если учесть, что средняя продолжительность женской жизни в соседних с нами кланах составляет около двадцати пяти лет, то понятно, почему местные девицы так торопятся жить, вступать в брак и рожать детей. Я для них уже бабушка пенсионного возраста, а Люся вообще настолько древняя старуха, что невозможно даже себе представить. Вообще, Марина Витальевна, при соблюдении всех правил гигиены даже без антибиотиков и современных лекарств гарантирует в пленении Огня от пятидесяти до шестидесяти лет средней продолжительности жизни. Конечно, это несколько меньше восьмидесяти лет, принятых за основу в Европе двадцать первого века, но в разы больше, чем в местных первобытных условиях. И только от нас зависит, сумеем мы удержать высокую цивилизационную планку или наше общество скатится в дикость, и наши потомки будут проживать свою короткую жизнь в грязи, голоде и холоде.

Ну да ладно, что за глупости лезут в мою голову, пока рука машет мачете, укладывая один ряд срезанных у самого корня стеблей на другой. Вот она устает, и я передаю мачете вместе со специальной кожаной рукавицей высокой хмурой «волчице» по имени Айнур. Та на мгновение мне улыбается, что выглядит как оскал, берет мачете и продолжает мою работу, выкашивая прошлогодние стебли крапивы. Ее короткие медные кудри растрепались, на щеках играет румянец, но я знаю, что на ее теле множество шрамов, но еще больше этих шрамов у нее в душе. В прошлой жизни, в клане Волков, ее избивал муж, который был каким-то подхалимом при вожде, а после того как мы разгромили тот клан и взяли к себе женщин и детей, она столкнулась с таким явлением как Марина Жебровская, будь эта садистка проклята навеки. Теперь, насколько я понимаю, Айнур тоже присматривается к Валере, пытаясь понять, насколько хороший из него получится муж. Я думаю, она уже поняла то, что у этого человека может быть много разных недостатков, но он никогда не будет ее бить.

Вот Айнур доводит себя до изнеможения и передает мачете Маре. Всю ту неделю я присматривалась к моим возможным собрачницам, в том числе и тем, которые, подобно мне, были женами Валере только в перспективе, и видела, что Айнур всегда себя так истязает, как будто хочет умереть он усталости.

На мгновение мне становится ее жалко. Она такая здоровая, красивая, сильная – и уже столько перенесла в своей жизни. Я прикасаюсь к ее большой исцарапанной руке с обломанными ногтями и говорю:

– Все будет хорошо, Айнур. Все будет хорошо.

Она явно меня понимает, поэтому поднимает на меня удивленные глаза и не знает, что сказать. Видимо, ей непривычны такие обычные проявления человеческой симпатии. А ведь я и в самом деле хочу с ней подружиться. Всё то время, которое прошло с момента нашего провала в Каменный век, я подсознательно ощущала, что мне чего-то не хватает. Нет, не сотовых телефонов, интернета или телевидения, будь оно неладно. Мне не хватало чего-то такого трудноуловимого, что было у русских вождей и не было у меня. Даже наши французские школьники, среди которых я тоже не чувствовала себя своей, по большей части, обзавелись этой способностью совершенно открыто и естественно выражать свои чувства, симпатии и эмоции. Мне не хватало какой-то особой непосредственности, чувства тепла в сердце, любви, дружбы, радости при виде близкого и дорогого мне человека.