Второй день на царствии - [104]

— Позвольте, выразить вам мои искренние соболезнования в этот скорбный для всех нас момент истории, — начал он с трудом подбирать подходящие случаю слова искреннего сочувствия.

На него из-под вуали глянули и обожгли глаза еще молодой (во всяком случае на его взгляд) — тридцатисемилетней женщины спортивного телосложения.

— Mon général, donnez-moi cinq minutes d'attention,[110] — раздался ее мелодичный как колокольчик голос.

— Madame, je suis à votre service,[111] — припоминая когда-то знакомый ему язык, ответил он ей, туго соображая, почему она обратилась к нему не по-русски, что было бы более естественно в данной обстановке.

— Mettons-nous à côté. J'ai besoin de vous parler,[112] — произнесла она, резко вставая со стула и подхватывая его под руку, вовсе не дожидаясь ответа, повлекла в какую-то нишу, образовавшуюся между полуколоннами, выстроенными вдоль стен. Здесь она подняла вуаль, и он еще раз обжегся от этого неистового и завораживающего одновременно взгляда когда-то очень красивой спортсменки, а ныне владелицы процветающего холдинга. «Черт возьми, — не к месту помянул он мысленно нечестивого, — в такую можно по уши влюбиться. Я теперь понимаю покойного, который в свое время так же поддался ее чарам».

— Валерий Васильевич, голубчик, — громким шепотом начала она театрально и безвкусно заламывая руки, — я попала в совершенно безвыходную ситуацию. И только вы, и никто другой можете мне помочь! Виктор, ведь всегда так вас ценил и так всегда хорошо отзывался!

Несмотря на всю свою кажущуюся театральность и вычурность, она была неплохим психологом, ибо после таких явно выраженных комплиментов, только бесчувственный чурбан не кинется в огонь, чтобы исполнить любое желание слабой и беззащитной женщины. Но Афанасьев смолоду проявлял признаки чурбанства и чурбанизма в самых дубовых своих проявлениях, а потому сразу поднапрягся, ожидая услышать что-нибудь из ряда вон выходящее.

Предчувствие его не обмануло сразу после произнесения им дежурной фразы:

— Я вас внимательно слушаю, Элина Мардановна, — произнес он, с трудом припоминая ее отчество.

— Сегодня утром я полезла в сейф, чтобы достать необходимые документы для подачи заявления о вступлении в наследство. И представьте себе мой ужас, их там нет! Никаких документов!

— Что значит никаких документов? — не понял Афанасьев.

— А вот так! Но я ведь знаю, что они должны были быть там!

— Вы хотите сказать, что сейф президента был пуст?

— Ну не совсем, — слегка смутилась она, — там были кое-какие бумаги, но это так. В подавляющем большинстве — мелочи, не стоящие внимания.

Траурное настроение, в котором пребывал Афанасьев последние четверть часа, куда-то постепенно стало улетучиваться, освобождая место злости пополам с досадой от того, что он вместо того, чтобы проникнуться скорбными чувствами вынужден выслушивать бред молодой хапужки.

— А какие документы вы ожидали там увидеть? — вдруг поинтересовался он, поставив в тайне перед собой задачу выявить глубину морального падения вдовы. А может даже и не вдовы вовсе?

— Ну, как какие?! — невольно сглотнула слюну жалобщица. — На недвижимость, акции, вклады, паи. Я ведь не глупая, все понимаю. Виктор был довольно состоятельным человеком.

— Так какие все же бумаги вы нашли в сейфе мужа? — спросил он, отмечая, что к чувству досады уже начинало примешиваться банальное обывательское любопытство.

— Да глупости всякие. Свидетельства собственности на квартиру в Петербурге. Я так понимаю, квартиру доставшуюся от матери, да еще на квартиру в Москве в ЖК «Солнечный». Еще гараж какой-то. Я даже читать не стала.

— А еще свидетельства собственника двух автомобилей «ГАЗ-21», одной «Нивы» и автоприцепа «Скиф», — закончил он за нее.

— Откуда вы знаете?! — округлила глаза, словно совенок, выпавший из гнезда, жертва обстоятельств.

— Да вся страна наизусть знает эту декларацию, — отмахнулся Верховный.

Она непонимающе уставилась на него, туго соображая, кто из них двоих выглядит большим идиотом в этой ситуации — она или он, делающий вид, что истинное состояние правителя России соответствует заявленной им декларации.

— А как же Константиновский дворец в Стрельне, дворец в Геленджике, вилла в Ново-Огарево, в конце концов? Ведь Виктор много раз говорил мне, что все это принадлежит ему!

— Ой! — опять отмахнулся Афанасьев, сморщившись. — Да чего только мужья не наплетут своим женам, чтобы казаться более значимыми в их глазах? Или вы ему не жена?!

— Как это не жена?! — вспыхнула, как спичка молодая особа. — У нас и дети есть. Просто мы не до конца оформили свой брак, — тут она потупила свои глазки, и наигранно вытирая сухие глаза платочком добавила, — Виктор Вениаминович всегда был противником формализма.

— А-а-а, так, стало быть, вы просто сожительница?! — не отказал себе в удовольствии съехидничать диктатор. Странно, но настроение, вдруг, от чего-то начинало подниматься.

— Нет-нет! — неистово замотала она головой. — Мы жили полноценной семьей!

— Ну, это вы будете доказывать в суде в споре с иными соискателями наследства, — со знанием дела произнес он, даже где-то немного начиная жалеть богатую и наивную дурочку.