Второй Беличий Песок - [87]

— Кстати о топливе, — заметил Макузь, — Дрова или уголь?

— Скорее уголь, — цокнула Речка, — Его в вагоны куда больше умещается, а приготовить достаточно быстро. Там хорошо продвинулись с газом, так что угольные печки стали работать куда эффективнее.

Макузь слегка мотнул головой, потому как видеть рыжую, а не серую грызуниху было непривычно.

— Йа про что, может быть уголь можно свалить в болото? И тогда обойтсь без гати?

— Один пух, это страшенное погрызище! — фыркнул Ратыш, — Гора угля в болоте, ты себе представляешь?

— Нет, — подумав, цокнул Макузь, — А надо бы представлять.

Гора угля в болоте, само собой, была не в пух — нижние слои уйдут вглубь, промочатся и утонут, утаскивая за собой остальное, и в итоге больше половины угля выловить обратно не удастся. Кроме того, не отменялись и прочие причины, побуждавшие прокладывать гать — доставка пуха, расходных и ремонтных материалов, а также круглогодичная связь с основными складами на «берегу».

— По крайней мере, железку послушать можем, — цокнул Ратыш, — Возле второй школы пустили круг шагов в триста, чисто грызунятам поржать, ну и заодно дрова возят.

— О, это в пух, — согласились остальные.

Узкоколейка действительно была узкая, меньше шага между рельсами, и проходила неровным кругом через густой ельник, в котором натурально водилось много дров. Сами рельсы были узкие, от силы в два пальца ширины, и крепились к обтёсаным брёвнам, каковые в свою очередь лежали в выемках поперечин — шпал…

— Шпал! — показала пальцем Речка, — Ещё шпал! Ещё! А вон та — шпала!

— Вслуху чего?

— Вслуху того, что там так на торце написано.

Проржавшись, пуши пошли дальше, к навесу, где стоял поездок из паровозика и трёх вагончиков. Как и предполагал Макузь при первом вслухе, паровозик не отличался мощностью, потому как был сделан как уменьшенная копия больших машин…

— И что? Им-то хватает! — пожал плечами Ратыш.

— Математика! — мотнул ухом Макузь, — Уменьшая размер паровоза, и соответственно котла, в два раза, ты уменьшаешь его объём не в два, а в восемь раз.

— И то правда, — почесал ухи грызь, — Теперь докатило.

Для того, чтобы привезти немного дров и покатать грызунят, паровозик годился, но пуши размахивались на совсем другие объёмы и сразу усекли, что подвижной состав надо усиливать.

— Вот слухните, — приподнял хохолок Макузь, — Что мешает сделать котёл больше?

— Законы природы, какбы, — хихикнула Речка, — Если сделать котёл больше, он раздавит ходовую часть, а на первой же неровности паровоз кувырнётся набок.

— Именно. Поэтому котёл нужно прижать к самой земле, — грызь присел, разровнял песок, как это обычно делал любейший грызь, и прочертил по нему когтем, — Колёсные тележки вынести вбок, пух с ними, а котёл — в самый низ, так чтобы от него до шпал было вот столько.

Макузь показал расстояние в виде локтя.

— Тогда бока ещё не будут цеплять за рельсы, особенно при повороте.

— Жуть что получится, — послушав рисунок на песке, цокнул Ратыш, — Но поскольку выслушит логично, забывать об этом не стоит.

Об этом и не забыли, и впоследствии тему стали прокачивать дальше. Пока же грызи просто прошлись по узкоколейке, пиная ногами шпалы — те сидели в глиняной насыпи крепко и не двигались. Возле стоящего поезда в воздухе довольно приятно пахло дёгтем и углем — первым машину смазывали, а вторым топили. На крышке трубы сидела серая ворона, нахохлившись и таращась на белокъ одним глазом.

— Жарища нынче приличная, — цокнул Макузь, подняв уши к бело-голубому небу без единого облачка, — Как потаты, выкапывать думаете?

— Да нет, так съедим, — засмеялся Ратыш, — На самом деле при таком пекле выкопать можно и днём, а таскать в погреб лучше ночью, а то перегреются и быстро сгниют.

— Ночью потаты? Оягрызу.

Собственно он этим и занялся на досуге, напару с согрызунихой; Ситрик не очень упорствовала в количестве выращенных потатов, но даже одна грядка в двадцать шагов, засаженная по нулевому сорту, выдавала десять мешков продукта. Учитывая то, что грызи употребляли потаты далеко не постоянно, чередуя с топом, редькой и репой, это было допуха даже для двоих. На самом деле, в начале лета обычно выбрасывали немалое количество сгнивших запасов, но альтернативой могло быть только голодание, а этого пуши не уважали ни разу — хотя никогда и не обжирались, даже имея все возможности для этого.

На огороде, как это было цокнуто уже сто раз и будет цокнуто ещё столько же, сиделось и копалось отлично, вызывая чувство высокой хрурности и точного попадания в пух, тем более напару. Участок, огороженый мощной стеной живых колючих кустов, казался парящим в небе, потому как кроме стенок и неба, ничего не услышишь. Сама Ситрик раньше не стала морочить голову, а Макузь сделал новую калитку, натянув на раму колючие лозы от куста, так что входить стало проще, чем лазать по лестнице через верх. Многие пуши часто делали изгороди сплошными, чтобы не беспокоиться, и лазали именно по длинной стремянке, поставив оную поверх забора.

В цокалище огороды были более обустроены, чем где-нибудь отдельно в Лесу — хотя бы периодический звон с колокольни отмечал время, а так поди засеки по солнцу. Кроме того, на Растягайской дороге, где находились огороды, существовал центральный водопровод — на возвышенности невдалеке стояла ветряная крыльчатка, качавшая воду в водонапорный бак; оттуда вода текла по слегка обожжёным глиняным лоткам, прикрытым сверху. Сей «канал» проходил прямо в живой изгороди, нарочно, чтобы не наступать, а оттуда отходило только ответвление, питавшее водой обложенный полусырым кирпичом колодец на участке. Когда в этот стакан набиралосиха достаточно, вода переставала течь, а стоило вычерпать — снова начинала. Без такой пуханизации натаскать воды было бы весьма трудоёмко, потому как до уровня грунтовых вод отсюда копать следовало шагов тридцать, и всё вниз.