Второе восстание Спартака - [118]

– Сдается, вы меня просто-таки толкаете в объятия вашей непосредственной начальницы, – с ухмылкой сказал Спартак. – Даже теоретическую базу подводите... А вот интересно, вас она не пыталась соблазнить? Согласитесь, после того, что я от вас услышал, вопрос напрашивается сам собой.

– Было дело под Полтавой, – легко признался Рожков. – У мадам случился просвет в фаворитах из числа больных, вот тут-то на меня глаз и положили. Как вам известно, по этой части у меня все обстоит благополучно. Дашенька – глупая, непритязательная, покорная, на меня смотрит, как на сошедшего с небес бога в человеческом обличье. Ну что еще надо для сохранения мужского здоровья! А отношения с начальницей чреваты служебными осложнениями. Ну, а как вдруг поссоришься на ночной почве! Женщину обидеть легко – достаточно раз-другой не смочь откликнуться на ее призывы и немедленно получишь врага. Как легко догадаться, менять белый халат на лагерный бушлат в мои планы никак не входит...

– И как же вы выпутались? – спросил Спартак, закуривая. На второй самокрутке махорочный дым уже наждаком горло не скреб и голову не кружил.

– Оказался готов к развитию событий, – сказал Рожков. – К тому времени изучил, так сказать, женские слабости нашего больничного командира. Товарищ Лаврентьева у нас безудержна не только в любви, но и в питии. Переваливая через определенный рюмочный рубеж, самостоятельно остановиться уже не может. Вот эту карту я и разыграл. Когда остались с ней в приватной обстановке, я начал активно поднимать рюмку за рюмкой. На брудершафт, на швестершафт, за Родину, за Сталина. Разумеется, время от времени приходилось отвечать на ее страстные лобзания и объятия, изображая прямо-таки испанскую страсть. Но в последний момент мне все же удавалось выскальзывать из объятий и возвращать даму к столу. В конце концов товарищ Лаврентьева благополучно отключилась, припав лицом на скатерть. А мне оставалось только немного изменить декорации, чтобы наутро все выглядело так, будто ночь напролет мы предавались самому что ни на есть рассвинскому блуду. Я знал, что у Лаврентьевой наблюдается, назовем это так – посталкогольная амнезия, то есть отключение сознания после определенной дозы спиртного, когда на следующий день человек не может вспомнить, что с ним было накануне вечером. Вот Лаврентьева и не могла вспомнить. И оттого чувствовала себя полной дурой. Помимо того, ей просто-напросто было плохо с жуткого похмелья. А тут еще я молчу и веду себя как обычно. Ей расспрашивать неудобно, но вроде бы все говорит за то, что ночь любви удалась. Словом, товарищ Лаврентьева на мой счет успокоилась. Или лучше сказать, занесла меня в свой реестр покоренных ею мужчин, и этого ей вполне хватило, благо тут подвернулся очередной фаворит из числа больных.

– М-да, – покачал головой Спартак, отхлебнув остывший чай. – Если вы мне это рассказали, чтобы разжечь мою страсть, боюсь, эффект вышел прямо противоположный.

– Какая, к чертям свинячьим, страсть! – воскликнул Рожков. – Как вы не можете понять, что я толкую вам именно о здоровье. И не как врач толкую, а как... Да такой же зек, что и вы! В конце концов, чего не получится в ответственный момент, всегда можете свалить на здоровье, а я подтвержу, да, мол, при подобном течении болезни возможны осложнения интимного рода. А нет совсем никакого желания тет-а-тетно общаться – то кто вас заставляет! Лежите себе на койке, изображайте полумертвого. Или можете повторить мой сценарий. В таком случае хотя бы сможете набить пузо тушенкой и шоколадом, а это всегда нелишне. Ну и не говоря про это дело... – Доктор залихватски щелкнул себя по горлу. – Потом... это приключение вас встряхнет. В ту или другую сторону, но встряхнет. А встряска вам нужна не меньше, чем усиленное питание.

– Устал я от встрясок, – сказал Спартак. – Хочется покоя. Лежать хочется и не двигаться. Устал.

– Вот именно! – вдруг резко произнес Рожков, вставая. – Устал. Только усталость разная бывает. Когда наломаешься на лесосеке и еле ноги волочишь – это одна усталость. А есть усталость совсем другого рода – от всего. С первой человек спит без просыпу до утра, а с другой усталости просовывает голову в петлю...

– Ну уж в петлю я голову не просуну. Не дождетесь.

– Петля – это фигурально... Вместо петли может быть что угодно... Ледяная вода, например... Я вот все думал, какого рожна вы полезли на эту баржу. Ведь никто вас автоматами в воду не гнал... Сперва я было подумал, что вы метите в больничку. Это до боли знакомый мне типаж. Все правдами и неправдами попадают сюда и пытаются изо всех сил задержаться подольше. Вот тут недавно одного похоронили. Смазывал нитку в кале и пропускал ее через послеоперационный шов, чтоб тот, понимаешь, подольше не заживал. Естественно, заработал заражение, и как следствие летальный исход. Эхе-хе, чего только не делают. Бывало, кстати, и угрожали нашему брату, и мне в том числе. И не только на словах. Заточку приставляли, битым стеклом перед глазами водили, на груди до сих пор шрам от скальпеля – постарался один придурок, которого я до того прооперировал. Мол, это тебе задаток, лепила, не оставишь на два месяца на койке – всего на куски порежу. А вы поди наслушались в бараках красивых сказок про блатные законы, вроде того, что поднимать руку на «красный крест» – для блатного западло.